Далекое близкое

Пропорции главных частей не художественны, в деталях скучнейшая компиляция все того же заезженного немецкого Ренессанса. И все это стиль композит^[419], испорченный. Всё те же ненужные колонны, и никакой изобретательности. В ратуше вы видите, что архитектор рабски не мог отделаться от Стефан-кирхе^[420]; кстати, у ратуши характер готических соборов!.. Все, что есть лучшего на свете, тащил этот компилятор к себе в ратушу. В главном корпусе вы тотчас узнаете венецианский палаццо дожей, как в Бург-театре вы видите парижскую Grande Opèra^[421], но без ее оригинальных деталей. Словом, нигде вы не найдете ни малейшего творчества, ни даже изящества в отношениях частей. Все это накрошено и напихано, как оборочки у безвкусной немки-портнихи. Всего тут в украшениях гораздо больше, чем надо, только нет художественности.

Это — бездарное компилятивное искусство образованных строителей без таланта.

В этих зданиях ни в одном нет целого, нет создания, нет души искусства. Они назойливы своей претензией на шедевры, а в сущности, скучны и мертвы.

Постояв немного перед этой великолепной новой Академией художеств, я мысленно представил себе нашу Академию екатерининского времени, постоянно перекрашиваемую то в красный, то в розовый цвет, и только здесь еще более оценил строгость стиля, гармоническое общее и, главное, простоту, эту верную примету истинно художественного произведения. Правда, это создание Кокоринова — лучшее, что у нас есть в Петербурге^[422].

Музей в Венской академии большой. Есть превосходные Поль-Веронезы, посредственные Рубенсы и Вандики.

Из новых великолепные два — Андрей и Освальд Ахенбахи и один Келлер^[423], много плохих копий и фальшивых оригиналов.

В академических классах манера преподавания старая, скучная, условная; учеников мало. Далеко им даже до нашей Академии. Я не говорю уже о нашей московской школе, которая могла бы служить образцом для всех европейских академий. У нас этому никто не поверит, надо божиться.

Я полюбопытствовал заглянуть в мастерские молодых подающих надежду художников, — ой, как пусто и грустно!.. Как старо и безотрадно. Очевидно, тут нет жизни в искусстве. Со смертью искусственного, больного Макарта — искусства нет. В магазинах выставлены только олеографии в рамах да портреты, расписанные по фотографиям, точно у нас где-нибудь в Нижнем-Новгороде. Тоскливо становится на душе от этого вкуса и от таких потребителей. А между тем какая выставлена прекрасная мебель в магазинах, какая керамика, какие бронзы! Но, конечно, все это из Парижа или копии по парижским моделям.

Письмо пятое

Вена, 29 октября

В прошедшем письме я дал вам маленькую характеристику Вены. Было бы, однако, несправедливо и недобросовестно ограничиться ею как полною. Разве виноват человек, что он родился некрасивым? Так же не виноват он, что не талантлив. Зато человек этот безупречен во всем, что зависело от его воли. Он безукоризненно изучил свое дело, работает над собой и не покладая рук улучшает, украшает все вокруг себя.

Все, что касается техники, последних изобретений, все применено здесь широко, щедро и умно. Все устроено солидно и так красиво, как только рисовалось воображению венца. Не надеясь на собственное творчество, он изучал и культивировал все лучшие образцы европейского искусства.

Улицы вымощены так чисто, хоть рассыпай иголки, так гладко, что небольшая собака может везти большую фуру клади. Непрерывная и часто перекрещивающаяся сеть рельсов для конок устроена так, что не мешает ни колесам, ни пешеходам. Тут не изувечили бы покойного [С. П.] Боткина, как это случилось в нашем богоспасаемом Питере.

Красота бульваров выше всякого описания, деревья в скверах поражают своей редкостью, идеальным уходом за ними и чудесным видом. И тут идет постоянная работа. На всех улицах вы видите некрытые фуры великанского вида. Эти колоссальные телеги, окованные массивным железом, везут на широчайших, с толстейшими шинами, исполинских колесах; фуры эти наполнены землею. Возят их парой каких-то чудовищ: не то слоны, не то бегемоты, это уж не лошади.

На большей части бульваров производится теперь пересадка прелестных платанов. Насыпают свежую землю в новые ямы и готовят почву для посадки еще новых деревьев. Выкапывают оплошавшие экземпляры и заменяют их свежими, здоровыми.

А какие лопаты! И какие приличные джентльмены в котелках и пиджаках трудятся в поте лица над этой культурой!..

В общем, по красоте и изяществу улицы не уступают Парижу. А главные площади со статуями, с затейливыми цветниками, и на таких необъятных пространствах, как, например, Шарлоттен-плац, просто превосходят воображение своей роскошью и богатством.

И не угодно ли перенестись после этого на нашу площадь Исаакия, с чудесной статуей Фальконета^[424], на этот непроходимый булыжник, на котором чорт ногу сломит, и чахлые липы Адмиралтейства староказарменного покроя… Какая тоска нападает даже при одном воспоминании!..

Мое удивление богатству Вены растет с каждым днем.