Далекое имя твое...

«Пора идти. Пора!» Он решительно поднялся. Нашел приготовленную накануне одежду: рваные ватные брюки, прожженные в нескольких местах, телогрейку с огородного пугала и шапку, которая сама позабыла, что когда-то называлась шапкой. Конечно, хитрого не обманешь. Но на первый случай можно каким-нибудь убогим прикинуться. Немым, хромым, контуженым, юродивым, лишь бы до линии фронта добраться.

Днем, конечно, любая собака задержит. До ночи придется ждать. А где? Хорошо бы стог сена найти. Зарыться до сумерек. Да где найдешь сейчас? В крайнем случае — заброшенную ригу или скотный двор… Хоть пару часов вздремнуть.

Как по заказу опять послышался грохот канонады. Словно подстегнул, — пора!

— Ты чего взбаламутился? — окликнул старик с печки. — Прямо сейчас уходишь?

— Ухожу.

Не по себе стало от этого слова. Внутри защипало. Словно из родного дома уходил. А, может, так и было. Не окажись этого дома, коченел бы сейчас под снегом на лесной поляне. Имре и представить такого не мог.

Скажи кто-нибудь Имре еще месяца два-три назад, что дороже родного окажется какой-то ворчливый, пропитанный дымом самосада, русский старик, ни за что бы не поверил. А Ольга? Она — как изумрудина, спрятанная посреди лесных чащобин, где и не всякий сможет разглядеть ее.

Он ведь и сам не видел. Только ощущал ее добрый певучий голос, ее дыханье, ее руки… Даже когда глаза невольно задерживались на ней как на женщине, он понимал, как она изящна, обворожительна, но никакие другие мысли не приходили в голову. Только однажды…

Но об этом лучше не вспоминать. Он и не вспоминал до сегодняшнего дня, когда надо было расставаться, может быть, навсегда.

Хотел сказать на прощанье что-то прочувствованное, сердечное. Но взглянул на себя со стороны: пугало — пугалом, суеверная баба в обморок упадет, — и сдержался. Может, и не нужны им такие слова…

— За все спасибо.

…Знакомый металлический нарастающий звук внезапно появился издалека и накрыл собой избу, готовый вдавить, изничтожить ревом стремительных беспощадных моторов.

На малой высоте пронеслись тяжелые эскадрильи, неся ужас и смерть земле.

«Наши. Бомбить», — подумал Имре, представив таких же, как он, ребят, сосредоточенно сидящих сейчас в кабинах сумасшедших летательных аппаратов. Нет, никуда не уходила война…

Едкий запах табачного дыма поплыл по избе. Дед с утра пораньше запалил курево, разбередил легкие и снова зашелся кашлем. В темноте красным пятном гуляла трубка.

— Имре, я тебе тут собрала… — робко протянула газетный сверток Ольга.

— Что это?

— Как же ты голодный?

Он совсем близко ощутил ее дыханье.

— Ты с ума сошла? Хочешь, чтобы вас посадили?

Она не поняла.

— Если задержат, быстро определят, кто помогал прятаться.

— А я скажу: ты заставил, — шептала она впотьмах, прикасаясь к его руке.

Пальцы сами собой сцепились, — его и ее. Будто два тела.

— Имре!.. — едва шевельнулись ее губы. Или в рассветном сумраке так показалось.

— Оля!..

Имре, забыв обо всем, судорожно искал причину остаться. Может, дед заболел вдруг, или крыша обвалилась… Должна же быть какая-то причина, чтобы отложить уход хоть на один день еще, на один час?..

— Дай-ка я на тебя гляну? — окликнул дед, когда Имре собрался уже толкнуть дверь плечом и смотаться без лишних слов. — Ну что ж, одежда на тебе, сразу видать, не с твоего плеча. Но другой нету. Лучше б тебе, парень, сразу в твою Венгрию чесать, второй раз фарта не обломится…

И как он видел в темноте?

— Не обломится что? — на этот раз переспросил Имре.

— Ладно, я так… На-ка вот, — откуда-то из-под себя достал старик коротенький самодельный тесачок, — волки или чего еще… Нельзя нынче с голыми руками. На людей только не поднимай.

Свет едва цедился сквозь ставни узкими полосками, но уже и Имре различал бородатое лицо старика, уловил его внутреннюю борьбу с самим собой: как бы парень не наделал беды этим оружием. Но и совсем без оружия отпускать — все равно что на верную гибель.

«Вот тебе и кортик…» — про себя усмехнулся Имре, пряча тесак за пояс.

* * *

Как воробей из тепла, вылетел Имре на утренний мороз. Полегшая под снегом ограда вокруг дома, едва заметный дымок из трубы. Только раз и оглянулся, испытывая щемящую грусть по оставленному. Впрочем, особо некогда оборачиваться: близился рассвет, а надо успеть как можно дальше отойти, скрыться куда-нибудь, пересидеть, переждать до темноты. Но едва свернул с тропинки, идти стало невозможно. Ноги, как в песке, вязли. Пришлось обходить наметы, петлять, как зайцу. Одно хорошо: поземка быстро заметала следы.

В одном месте, пытаясь выбраться на залысину, Имре провалился по пояс и некоторое время так и стоял ошеломленный, не зная, каким образом вылезать. Безлистые голые деревья окружали его, сбегали к оврагу, спускающемуся к угадываемой в кустах речушке, застывшей и заваленной снегом.

Дикая мысль мелькнула: а что если выкопать берлогу. Кто тут найдет его? Пусть снег засыпает. Переждать светлое время, а потом — на дорогу, и идти всю ночь напролет.

Двух минут не прошло, как Имре убедился в абсурдности идеи. Тут и за час можно успеть превратиться в ледышку.