Он повернул голову и в витрине на фоне какой-то мишуры увидел самого себя. Элегантный, в плаще и шляпе. Мужественное лицо, сдержанный взгляд… Девушки останавливают внимание. «Видели бы они меня год назад. Всего только год».
Имре до сих пор не мог привыкнуть к новому своему положению. До сих пор мерещились глаза конвоиров, их злые окрики. Порой он просыпался среди ночи в ужасе: опять за колючей проволокой! И сердце взрывалось радостно, падало куда-то, когда осознавал, что это только сон.
И сейчас, не собираясь ничего приобретать, он был счастлив, что ему здесь ничего не надо. Ну совершенно ничего. И поймал себя на том, что несколько снисходительно смотрит на хищную покупательскую суету. Они не знают, что такое истинное счастье. Неужели правда не догадываются?.. Другое дело, порадовать подарком близкого человека. Но у Имре никого не было в Москве, кроме сослуживцев. Сейчас он терпеливо ждал, когда Эндре подыщет что-либо своей жене. С первых дней работы Имре сблизился с ним. Эндре на первых порах помогал войти в курс дела, однажды даже пригласил на квартиру, которую снимал у интеллигентной пожилой четы.
Вот Эндре что-то подобрал и отправился в кассу оплатить покупку.
— Фу! Наконец-то подыскал… Жена будет довольна. Сейчас пойдем! — с облегченной улыбкой кивнул он Имре от кассы.
Имре даже покупкой не поинтересовался по рассеянности. И вдруг его взгляд зацепился за что-то необходимое, что как будто давно собирался приобрести, но все как-то не случалось. Он даже не сразу осознал, что. И в первое мгновение удивился, увидев целый набор курительных трубок. Большие, средние, маленькие. Любого цвета, — из дерева, глины и фарфора. Даже из металла и из камня. С шикарными янтарными мундштуками, отливающими солнцем и напоминающими о слезах густой смолы на высоких соснах. И вспомнился старик, — Ольгин дед, мучившийся с самоделкой, берегший ее, как зеницу ока.
— Имре, я готов. Пошли?
— Да, да… — кивнул Имре и тут же остановил приятеля: — Эндре, подожди.
— Девушка! — обратился к продавщице.
— Что-нибудь выбрали? — услужливо повернулась та.
— Покажите-ка мне вот эти произведения искусства.
— Все сразу? — девушка мило заулыбалась.
— Нет, не все. Вот эту, эту и эту…
— Имре, ты коллекционируешь трубки? — удивился приятель.
— Хочу научиться курить, — пошутил Имре, рассматривая образцы. — Посмотри, как потрясающе сделаны! С инкрустацией. Один мундштук чего стоит. Так и хочется взять в рот.
— О, не показывай, а то я собираюсь отвыкать курить. Жена каждый день с ума сходит: «Выбирай что-нибудь одно… или я, или табак…»
— Девушка, возьму все три! — объявил Имре свой выбор. — Посчитайте и еще вот этот перстенек с бриллиантом.
— И перстеньки коллекционируешь? Это я виноват: соблазнил тебя на такую трату.
— Ну что ты? Спасибо, что захватил с собой. Сам бы я никогда не догадался сюда заехать.
Солнце хлестало в окна машины, широкие полупустые проспекты открывались навстречу. Торопились прохожие. Неповоротливые троллейбусы подбирали их на остановках. Москва жила своей сосредоточенной жизнью, начинала строиться, возрождаться после войны. Она была похожа на обескровленную непомерными заботами мать, но в глазах людей, если присмотреться, можно было заметить нечто такое, что вселяло уверенность в завтрашнем дне.
«Или это мерещится мне?» — думал Имре, выхватывая взглядом то черно-серые афиши на заборах, то кричащие лозунги, то вывески магазинов с полупустыми скромно оформленными витринами. Даже церковные купола, изредка встречавшиеся и украшавшие город, казалось, старались спрятаться за строительными лесами и высотными зданиями. А на первом плане, как на многочисленных плакатах, в небо тянулись заводские и фабричные трубы. Дым от них гордо восходил в небо, демонстрируя возрождение промышленности и рост производства.
Хотелось в Будапешт. Невольно сравнивалось с улицами и проспектами Будапешта, какими помнил их перед войной. Каков-то он теперь? Сами по себе сжимались кулаки от бессилия. «Кто выиграл в этой бойне? Зачем она была развязана? Неужели плохо жилось Германии?»
Но что произошло, то произошло. Пролетела черная буря, унесла многие и многие миллионы жизней человеческих, не щадя ни малых, ни старых, разрушая селения и города…
— Имре, о чем задумался? Завтра собираемся у меня, не забудь. День рождения жены — это большой праздник! — засмеялся Эндре. — Будет человек десять. Только из нашего отдела. Загудим.
— Осторожней! — закричал Имре. — Не сшиби бабку!..
— О, черт! — взвизгнул тормозами Эндре. — Куда прет на красный?..
— Она уже цвета не различает.
— А ты заметил, как мало молодежи? Война всех подобрала.
— А вот таких старых оставила… — с горечью заметил Имре, подумав, а что теперь с Габором, с его Ильдико, что с Мартой?..
И ничуть не царапнуло последнее имя. За Марту он был спокоен. Но что стало с Ольгой? Не такие наивные те двое, которые ждали его в их избе.