Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941)

Мир есть питательная среда для всевозможных гадов, все гады для него безразличны. Значит, и для меня есть там достаточное питание, так что я могу устроиться там «весьма удовлетворительно», не беспокоя своей совести и ума излишними сомнениями. Вот рассуждение, вполне основательное, каким руководится в наши дни главный мировой деятель Прохвост, стремясь превратить это мироощущение в законченную философию.

Выдумать от себя и для себя «этику», более или менее полезную и приятную, вот, конечно, идеализм из идеализмов, ибо в этой задаче сразу (a priori) предполагается, что бытийственных законов добра и зла не существует и все тут предоставлено человеку, у которого по существу единственный критерий истины: она должна его удовлетворять, его покоить, давать ему комфорт, пользу, удовольствие. Когда пришли к этому положению древние софисты и европейские люди XVIII столетия, это было оба раза признаком умирания.

Конечно, переделывать и возделывать природу! Но где и как? Почему-то распускают природу в себе, охотно делают ее распутною внутри себя, дабы не стеснять себя и не обязывать себя, но зато устремляются с необычайным рвением на ломанье и истребление природы вне себя, снимая с лица земли леса, животных, себе подобных людей. Это традиция прежних grand seigneur, помещиков, с их подстриженными парками, оскобленными лакеями, культурными насаждениями при безобразии внутреннего человека.

Толкуют о какой-то специальной и специфической «этике»: «врачебной этике», «милицейской этике», «пасторской этике», «советской этике» и т. под., тогда как существует независимый закон бытия, – закон добра и зла, закон исторического возмездия и закон милосердия, относительно которых приходится сказать одно: «Кто вам сказал, что он дан для вашего удовлетворения и спокойствия? И кто сказал вам, что он для вас – свет, а не тьма?» Поделили себе бытие без Христа, понавыдумывали успокоительных «этик»…

Ясный и необыкновенный ум.

С некоторыми произведениями Пушкина я познакомился еще в детстве. Я читал их по вечерам, когда все ложились спать. Особенно я любил тогда «Руслана и Людмилу» и «Евгения Онегина». В более зрелом возрасте я полюбил «Бориса Годунова», а позднее увлекался прозой.

Больше всего я ценю в Пушкине ясный, всеобъемлющий, исключительно чуткий и необыкновенный ум. Пушкин завещал нам не самоудовлетворяться, но вернуться к родному народу, как к первоисточнику, который надо еще понять, чтобы понять самого себя.

Пушкин говорил своим читателям, что сам-то он обязан всем народу, Родионовне, которых он научился понимать с такой исключительной серьезностью.

«Система С погибла потому, что носила в себе противоречия». Возможно! Но значит ли это, что для самосохранения всякой системы нужно изгонять противоречия! Мы приучены диалектикой истории полагать, что противоречия и встреча с противоречиями, умелые постановки нового вопроса, который дал бы возможность усмотреть противоречие, выпадавшее до сих пор из наблюдения, – это все показатели жизненности и прогрессивности системы, тогда как замкнутая на себя и чуждая противоречий и сомнений в себе китайщина – мертва и бесплодна в своей законченности и самодовольстве! Отсутствие противоречий бывает всего лишь симптомом слепоты, и это чаще, чем думается! Консервативная система китайщины может просуществовать незыблемо в течение веков, и она в своей «чуждой противоречий» успокоенности остается мертвой и бесплодной для мира. Это – «мертвая жизнь»! Но не боящаяся противоречий и идущая навстречу им молодая жизнь не ищет «покоя» и «самоудовлетворенности», перед нею столп огненный ночью и облачный днем. Если же противоречие доведет до смерти, то это смерть ради того, чтобы преодолела жизнь и истина. Это – «животворящая смерть». Кто вам сказал, что истина придет вам на удовлетворение и на покой?

«Толпа», «масса» – вот чему аристократически противополагает себя рационализм и каждый в отдельности рационалистический индивидуум, точно так же, как он противополагает своему рационализирующему «сознанию» отягощающее его «тело».

И он чувствует себя призванным оформлять сию массу, учительствовать над нею! Но он перед нею ничем не обязан, на себе самом и своих рациональных паутинах исключительно строит он свою Истину и свое обеспечение! До поры до времени он отстраняется от массы, умывает руки в ее судьбе. Когда войдет в силу, он будет диктаторствовать над нею!

Выдумали, что история есть пассивный и совершенно податливый объект для безответственных перестраиваний на наш вкус. А оказалось, что она огненная реальность, продолжающая жить своей совершенно самобытной законностью и требующая нас к себе на суд!

29 мая 1941

Думали себе, что история есть прошлое, о котором остается писать более или менее успокоительные диссертации и любознательные исследования. А это оказалось – живое будущее, которое требует нас к суду!