Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941)

У христиан вера принимается как орган предвосхищения истины. У внешних она принимается как самодовлеющая идеалистическая настроенность, как психологическое состояние, могущее быть рекомендовано по тем или иным основаниям. Внешние, – прежде всего христианские еретики, – сами себя и критикуют, когда критикуют «фидеизм» в качестве специальной установки действия. В наших глазах не всякая «вера» есть уже и истина, но есть вера истинная, когда она вера в истину; ибо истина бытия познается человеком не иначе, как верою, проектированием на расстоянии, предвосхищением будущего, совестью. Внешние же – самое состояние веры, экстаза и энтузиазма превращают в суррогат истины. С нашей точки зрения это и есть опасное порождение идеализма, мистическое извращение гордого человеческого сознания.

Знание – осязание, вера – зрение. Одним осязанием, как оно ни достоверно, нельзя открыть и понять, что такое солнце. Сняв, ради метода, голову с ее высшими рецепторами, нельзя узнать ничего.

Характерная и загадочная зависимость: человечество показало себя весьма заинтересованным в том, чтобы была устранена мысль о космической ответственности человеческих дел; при этом «философы» оказались склонными ставить Богу в упрек «аморализм» природы; с другой стороны, истинная надежда и установка жизни устремлены именно на этот индифферентизм Космоса к добру и злу, дабы избежать мысли об ответственности жизни! Все усилия и пафос Ренессанса в том, чтобы «освободиться от обязательств» и превратить обиход жизни, в том числе и брак, в забавное отправление природных побуждений, по возможности без «закона», без «правила», без «вынуждения», а в свое удовольствие. Существенно другой мотив, конечно, там, где предупреждается слишком упрощенное и прямолинейное перенесение на Космос условно-человеческих представлений о добре, зле и возмездии.

«Нисей согреши, ни родители его, но да явятся дела Божия на нем». Это тот же мотив в Евангелии, как и в книге Иова.

Сплошь и рядом под знаменем закона добра и зла, излагаемого, как закон справедливости (возмездия), гноится дух самоутверждения и самооправдания в виде зависти и ненависти (Златоуст). Отсюда веление Божие первому человеку не вкушать от древа познания добра и зла, и отеческое показание, что и в раю совершенному во многом человеку познание это было еще несвоевременно (Григорий Богослов). Требовался исторический процесс от праотцов до пророков, и от пророков до Христа и церкви, чтобы воспитать человечество к известным степеням постижения добра и зла как мирового закона, служащего восхождению в еще более всеобъемлющий закон милосердия, приобщающий человека Жизни Божией.

Итак, не раздевание себя и совести по рецептам Jenseits des Guten und Bosen,[2] и не принципиальный аморализм в качестве исповедуемого закона бытия, но высочайшая степень бдительного страха в оценках и в суде над событиями, через которые раскрываются реально добро и зло в мире, как преступление и наказание. Пребывать должна и не заглушаться совесть как великий и наиболее дальнозоркий орган предвидения предстоящих событий и судеб мира. Она же знает превыше закона возмездия превышающий закон милосердия. «Закон бо гнев соделовает: иде же бо несть закона, ту ни преступления. Сего ради от веры, да по благодати, воеже быти известну обетованию Божию всему семени, не точно сущему от закона, но и сущему от веры Авраамовы, иже есть отец всем нам». Закон возмездия и гнева, по апостолу, служит воспитателем к принятию закона милосердия.

Златоуст говорит, что «пророчество состоит не в том только, чтобы предсказывать будущее, но и в том, чтобы узнавать настоящее», узнавать подлинный смысл настоящего – значит уже знать его будущее. И то и другое – дело Духа Святого. Кто-то сказал, что по-настоящему знать вещи – значит «узнавать, каковы они для нас». Но тут предстоит вопрос: кто такие мы-то? Ибо каковы мы, таковы и вещи для нас: надо же узнавать содержание и исторический смысл вещей, каковы они есть, независимо от нас, но каково их подлинное будущее. <…> Прочитать в достаточной полноте содержание и смысл происходящего сейчас – это уже пророчество!

Несомненно, что Библия дала миру концепцию исторического развития и восхождения, но не просто как четвертую координату, а именно как последовательность восхождения. У ап. Павла «эволюция» от закона к Евангелию – не слепая механическая направленность исторического фатализма, но естественное прекращение принципа законности, когда человек уже не имеет греха, умер греху, целиком живет Божиею жизнью милосердия. Но пока Дух Христов и жизнь в нем еще не усвоены, закон естественно жив и имеет для себя почву и дело по-прежнему. Закон «снимается», когда приходит лучшее, исполняющее само собою не то, что он мог бы дать!