Дальнее зрение. Из записных книжек (1896–1941)

Радовался на счастливых людей, с приветом относился к заведенному механизму жизни, в котором все так заведено, что так уж кругом идет счастливый обиход сытых и беззаботных «господ». А сам-то оставался свободен ото всех этих «фараонитских мяс», дорожил своею свободой и всегда оставлял за собою открытый путь к тому, чтобы уйти от всего этого и идти вперед к тому, что остается всегда впереди, к почести вышнего звания! Можно сказать, весь секрет нашего простеца с точки зрения питерских эпикурейцев и был в том, что, радуясь на их обиход, сам-то простец отнюдь не хотел для себя этого обихода и даже почел бы его для себя делом неподходящим, недостойным и неприличным! Однако эпикурейская стихия не могла оставаться без заразительных последствий. И вот постепенно начинались отравления – сначала на лакеев, швейцаров, дворовых, а потом все далее!..

Это своеобразное, благоволящее и глубочайше-терпимое отношение к «господам» без сколько-нибудь серьезной критики их быта и существа получило довольно выпуклое выражение в том, что наше купечество, промышленное крестьянство и вообще народ ничуть не обиделся и даже не заметил несообразности, когда прелестный кавалер Александр I заявлял о своей обиде и своей решимости по поводу нашествия Наполеона, что он, галантный кавалер, со своей стороны «скорее отрастит бороду и наденет длинную мужицкую одежду, чем помирится с примирением с завоевателем». Народу, считавшему делом приличия и благочестивого предания – бороду и длинную одежду, говорить в лицо, что уж лучше уподобиться всему этому и пожертвовать скоблеными щеками и белыми портками господского обихода, только бы не подчиниться врагу, – это было бы делом невозможным, если бы не было уже тогда совершенного расхождения между народом и «господишками», им же «закон не писан».

Все дифференцирующееся, множащееся и, однако, не теряющее единства, – значит сохраняющее это единство во множестве через гармонию, – вот организм в своей истории развития, пока она ему удается без нарушения, без изъяна, без преступления, без измены дорогому и доброму! Знамя-то, влекущее за собою, остается все-таки всегда впереди, не отягченное и не связанное разваливающимся множеством своих произведений!

Организм – оркестр из множества инструментов. Гораздо вероятнее в термодинамическом смысле состояние какофонии этого многоинструментального множества, когда каждый участник будет издавать звук своего инструмента по-своему! В этом смысле болезнь и дисгармония – состояния более понятные и вероятные, чем здоровье, т. е. физиологическая координация всего многообразного множества в гармоническую деятельность.

У меня был повод сказать, что нет такой человеческой деятельности, которая по истечении известного времени не сложилась бы в традицию, в быт. И я оттенял, что тут нет ничего худого, а есть немало хорошего. Прежде всего традиция дает систему, организованный покой, возможность идти в своих делах далее. Образование прочного быта всегда обещало в истории начала больших достижений. Европейские культуры Нидерландов, Швейцарии, Англии, Швеции, Германии – это прочные культуры быта, на которых так мощно расцветала европейская индустрия и европейский город, европейский капитал. Но тут же и сейчас мы вспоминаем, что организация покоя несет за собою и все порочные начатки человечества: притеснение, отбор фешенебельного общества, начала эксплуатации, разврат и нищету.

Сами не знают, что делают. Что делают они сейчас, откроется потом, может быть долгое время спустя, так что и сами деятели нынешнего момента с удивлением и изумлением поймут тогда впервые смысл нынешних своих поступков.

Культура тщеславия, самоутверждения и жадного искания «счастия», – типичные черты индивидуалистической европейской культуры! «Глумящееся ведение» (Исаак Сирин) – типичный плод этой культуры, вытекающей из глумящегося уклада жизни, из забавляющегося существования, желающего знать везде лишь игрушки вместо страшного. Горе последнее там, где даже из церковного быта делали забаву, из святых икон, ради которых и пред которыми умирали люди, делали праздные коллекции! Это говорит о том, что Содома укрепилась и заматерела так, что излечить ее может только огненный суд истории.

Одно дело агностицизм, как гордое утверждение, что некоторые стороны бытия я не только не знаю, но и не обязан знать, а потому и не могу знать, и могу не знать. В конце концов это все тоже тайное самоутверждение и самооправдание, а вместе желание изолировать себя от обязательств со стороны бытия, мира и среды!