Очень циничное миропонимание и очень циничное понимание общественных отношений в пределах того, что успела усвоить, т. е. в пределах коротких рефлексов и легко обозримых зависимостей, убеждение, что и дальше должно быть то же. Вот боление этой дамы! В том, что успела подчинить себе, или в чем пережила хотя бы иллюзию понимания, успела насадить и свое дурное самоутверждение. «Увидевши себя в саду, себя садовником вообразила и тотчас же свои порядки водрузила»… Итак, надо еще знать себя, свой состав и степень ценности для бытия – прежде чем поставлена, в качестве нормы, максима, делать «вещи в себе» «вещами для меня»! С самокритики надо начинать! Иначе получится бедствие в том смысле, что в том, что усвоено, свинство обеспечено, идем далее…
Насколько трудно управляться с инерционною силою своей доминанты, это знает всякий, пытавшийся победить самого себя – изгладить влияние своего внутреннего предубеждения и уклада на свои текущие дела. Человеку представляется, что он все может, пока дело идет об абстракциях, о тех значках, которыми отложился прежний опыт в верхних интеллектуальных слоях. Здесь, как будто, в самом деле удается «повернуть мир». Но как только дело идет об ограничении своих, специфически эгоистических исканий, наталкиваешься на массовое сопротивление, в котором энергия пропадает так же, как звук в пустой бочке! Стена глухая и немая ограждает внутреннего человека от того, что есть над ним, пока он сам не двинется навстречу и не начнет преодолевать себя!
Хочется жить вслепую, на коротких рефлексах, заполнив ими все существование. Вот откуда пафос ренессанса и желание свести всю высшую жизнь организма на не подлежащие критике рефлексы. Машины – рефлексы. О них остается сказать лишь то, что они есть и идут само собою, не требуя никакого вынуждения, воспитания, подвига и т. под. Заманчивое представлялось в особенности в возможности жить безответственно, скользя гладко, всего лишь разряжая заранее заданные потенциалы. Есть в лучшем случае лишь геометрия, пучок сил, рой пчел! Отсюда характерная тенденция к борьбе с историей! Попытка сделать людей методологически лишенными истории, не помнящими родства. Попытка упразднить историю и убедить в том, что в мире вообще нет обязывающего ни в прошлом, ни в настоящем, ни, стало быть, в будущем.
Совершенно обыденный факт, что человек, внимание которого застлано текущими ближайшими впечатлениями и короткими рефлексами, не успевает в них разобраться, уловить их выгодную или невыгодную сторону, и лишь много спустя в другой обстановке начинает отдавать отчет в том, как надо было бы поступать, если бы можно было оказаться снова в прежних условиях. Можно даже сказать, что это особенно ценный дар и мудрость, когда человек оказывается способен очень быстро оценить ближайшую обстановку, не растеряться в коротких рефлексах и «уловить существенное» в мелочах текущей обстановки. Для этого нужен Наполеон, Тюренн и Суворов, чтобы сразу уловить в текущей обстановке главное для того, чтобы достичь желаемого. Так самое близкое и нагляднейшее может оказываться препятствием для понимания главного, пребывающего, того, что должно быть!
Как это и почему совсем простой русский человек прежних времен бывал так доволен, приехав в Питер и наблюдая тогдашние особенности жизни в нем, столь далекие и, по существу, не сочувственные к тому, как и чем привык существовать деревенский простец? Ведь этот приезжий простец ухитрялся наблюдать с удовольствием и даже своего рода гордостью изысканные гастрономические товары, вывозимые из Парижа, превосходных коней в удивительных упряжках, удивительных и гордых швейцаров в поразительных мундирах с гербами и т. д. И все это только от того, что любо бывало приезжему простецу побывать около счастливого существования, около людей, удовольствованных всем, чего им хочется! Милое наивное удовольствие за удовольствие других и удовольствованием других! И этакое состояние было доступно, конечно,