Дальняя дорога

- Упаси Бог! Ночью это безобразие запрещено - ослепнуть можно. - Тим помолчал, поглядывая на товарища. - Федор, я бы хотел, чтобы то, что я сейчас скажу тебе, осталось между нами.

- Да будет так, - с некоторой заминкой ответил Лорка.

- Ты только не подумай, что я шучу. - Тимур хмыкнул, как-то странно поглядывая на товарища. - Ты говоришь, врачи уверены. А я вот не уверен, что остался прежним Тимуром Корсаковым.

Лорка не сразу переварил услышанное.

- Что? Не понимаю!

- И не надо. Если я расставлю точки над "и", то начнется волокита. Ты, как командир разведотряда, сочтешь нужным сообщить обо всем Ревскому. Тот, тоже из чувства долга, информирует Совет космонавтики. И не исключено, что не видать мне Кики как своих ушей. А мне надо быть на Кике. Для успеха предприятия, понимаешь?

Разглядывая Тима, Лорка покачал головой.

- Нет, так и не понимаю.

- Я же говорю, и не надо! - с сердцем сказал Тимур. - Ты просто поверь мне, как верил раньше. Как только наш корабль выйдет на разгон, я расскажу тебе обо всем без утайки.

Лорка молча смотрел на своего друга, точно хотел прочитать его мысли.

- Федор, - укоризненно проговорил Тимур, выдерживая его испытующий взгляд, - я ведь мог и не говорить тебе ничего. Но я сказал. И ровно столько, сколько сейчас нужно.

- Ну, будь по-твоему. - Лорка встряхнул Тима за плечо. - Возьму грех на душу, промолчу.

Проводив взглядом глайдер, на котором улетел Лорка, Тим сложил в стерилизатор грязную посуду, подбросил в костер несколько сучьев и задумался, глядя на огонь.

- Пожалуй, я поступил именно так, как и должен был поступить, - подумал он вслух и, словно спохватившись, достал из кармана обрывок бумаги, которая обычно используется для упаковки продуктов. На клочке была безграмотная надпись, сделанная корявыми, прыгающими буквами.

4

Дверь Лорке открыл не Соколов, а невысокая худенькая женщина с огромными темно-карими глазами и пышной копной светлых волос, которая казалась тяжеловатой для тонкой стройной шеи. Лицо типично русское, а вот в особой грации фигуры и фарфоровой белизне кожи проглядывали классические японские черты - причудливо перепутались расовые признаки в двадцать третьем веке.

- Татьяна Соколова? - спросил Лорка, позаботившийся узнать имя жены эксперта.

- А вы Федор Лорка, - безо всякого воодушевления констатировала хрупкая женщина. - Входите.

Когда Федор проходил коридором в гостиную, одна из дверей вдруг приоткрылась и оттуда выглянули две пары живых и любопытных черненьких детских глаз.

Гостиная была простой и, если можно так выразиться, естественной. Обычные стены, обыкновенная мебель - стол, кресла, огромнейшая тахта, на которой могла разместиться вся семья Соколовых. В стене напротив тахты угадывался экран стереовизора, на полу - мягкий ковер-мат, на котором удобно лежать, бороться, заниматься акробатикой и вообще делать все, что угодно детской душе. Ничего ультрасовременного вроде светящихся потолков, стен меняющейся расцветки или конформной мебели.

- Александра срочно вызвали в агентство, - сказала Татьяна, усаживаясь напротив Лорки. - Он поручил мне извиниться перед вами. Он скоро вернется, иначе бы сообщил о задержке.

- Я не тороплюсь.

В коридоре послышалась какая-то возня, приглушенный смех.

Татьяна насторожилась, по ее губам скользнула улыбка.

- Вы, очевидно, не работаете? Я имею в виду обязательную работу.

- Нет, я работаю. - У жены Соколова был чистый, мягкий голос, говорила она негромко, глядя на Лорку серьезными неулыбчивыми глазами. - Я энергетик. Неделю посменно дежурю на центральной энергостанции Гренландии, а две отдыхаю дома. И тогда дети со мной.

- А когда вас нет?

- В интернате. Саша любит детей, но по-настоящему заботиться о них ему некогда. Вызовы, отлучки, разъезды. Очень беспокойная работа.

Лорка слушал ее с улыбкой, но Татьяна ни разу не улыбнулась ему в ответ.

- А у вас работа беспокойная?

Татьяна на секунду призадумалась, а потом своим мягким голосом решительно проговорила:

- Простите, Федор, но я не думаю, чтобы вас заинтересовал характер моей работы. И, честно говоря, я терпеть не могу так называемых светских бесед - обо всем и ни о чем.

Лорка невольно улыбнулся этой прямолинейности, но Татьяна лишь нахмурилась, в голосе ее прозвучала нотка досады:

- Давайте перейдем к делу, Федор.

Лорка не мог удержаться, чтобы не поддразнить ее.

- А у меня, собственно, к вам нет никакого дела.

Она тряхнула пышными волосами, ее глаза-вишни стали совсем сердитыми, но не злыми.

- У вас есть дело к моему мужу. А я - может быть, это старомодно и недиалектично - придерживаюсь позиции Фейербаха: лишь муж и жена - вместе - составляют настоящего человека, а по отдельности - это лишь половинки. Все, что касается мужа, касается и меня. И у нас нет тайн друг от друга.

Лорка хотел было возразить, что Фейербах говорил, не о муже и жене, а просто о мужчине и женщине, но передумал: по существу, Татьяна была права. И еще он подумал, что, может быть, Соколов специально отлучился в "агентство", предоставив жене вести разговор?

Татьяна будто подслушала его мысли.