Дальний поход

Атаман уже успел одеться, и слова разрисованного им же Нойко вовсе не застали его врасплох. Чего не скажешь о красавице-деве с глазами цвета пряных весенних трав, растущих в далеких степях! Она уже натянула штаны, а вот жилетку надевать не спешила, видимо, очень довольная обескураженно-восторженным видом подростка. Даже улыбнулась и показала язык:

– Что уставился, парень? Иди подрасти сперва!

– Ты как здесь, Нойко? – Иван шагнул к отроку. – Так как меня нашел? Что, приходил Енко?

– Приходил, но тотчас же ушел, – закивал мальчик. – Какое-то у него важное дело. А вас найти – дело нехитрое, мой господин. Где же искать мужчин на празднике веселья и песен? Конечно же, на лугу или у озера – в объятьях веселых дев!

– Нет, ну вы только гляньте, умник какой выискался! – натянув наконец жилетку, красавица шутливо щелкнула Нойко по носу и, повернувшись, помахала атаману рукой. – Ну, я пошла. Прощай, воин. Было славно, ага.

– И мне было славно… – проводив уходившую девицу взглядом, Иван обернулся на отрока. – Ты остальных-то нашел?

– Нашел, господин, – смущенно улыбнулся Нойко. – Там же, где и вас – рядом. Так идем? Праздник-то уже кончился, вот-вот явятся парни из дома молодых воинов – поднимать уснувших гуляк.

Отрок смутился вовсе не от вида голой девичьей груди – что он, девок нагих не видал, что ли? Да на любом празднике… почти на любом – хороводами скачут! Не-ет, дело не в груди… просто он не успел эту девчонку проверить, а ведь она не местная, чужая… чего тогда приставала к казакам? Не успел, мысли не подслушал – тут и неопытность сказалась, ну и… честно говоря – грудь. Все-таки засмотрелся, ага – вот и потерял бдительность на какой-то миг!

В дом странников казаки добрались уже ближе к утру, когда колдовское светило исходило предрассветною радугой, превращаясь из скромной сиреневой луны в утреннее, алое, с золотистыми жаркими лучами, солнышко. Егоров который раз уже ловил себя на мысли о том, что никак не может определить для себя – а где же все-таки висит это чертово солнце? Над древней столицей сир-тя или еще дальше, еще глубже в центр колдовской земли?

– Проходите, проходите, гости дорогие! Опочивальня в готовности.

С поклонами встретив возвратившихся с праздника постояльцев, Гардатко Истой, улучив момент, отвесил увесистую затрещину Нойко:

– А тебя где носило, нуер худой? Двор не метен, посуда не вымыта! Совсем от рук отбился, дрянь мелкая, ну, погоди у меня, погоди – вскорости снова на цепь сядешь!

Как только казаки скрылись в доме, толстяк взял в руки палку и ухитрился-таки ухватить парнишку за локоть:

– А вот впредь будешь знать, как, где ни попадя, шастать! Вот тебе, вот! Получай!

– Уу-у-у!!! – безуспешно пытаясь вырваться, громко закричал Нойко. – Вы ж, господин мой, сами меня с гостями послали, в проводники! Забыли, что ли?

– Ах ты ящер пустоголовый! Длинношей обделанный, трехрога загнивший хвост! Совсем страх потерял – меня за глупца держишь? Н-на!!!

– Ой-ой-ой, хозяин! Не надо, больно же!

– Вот и хорошо, что больно! То что я тебя послал – помню. Так ведь не до утра же, пакостный ты гнилозуб, отрыжка трехрожья! Ох, горе мое, горе!

Пока хозяин дубасил своего служку, казаки один за другим поднялись в опочивальню, зачем-то тут и там разгороженную циновками – может быть, корчмарь решил, что так гостям будет куда как приличнее спать.

– Господи!!! – распахнув сундук, вдруг воскликнул Сиверов Костька. – А где же наши пищалицы? Сабли?!

– Что, нету? – напрягся атаман.

– Нету… нигде…

– Случайно, не оружие ваше ищете? – гулко прозвучал чей-то язвительный голос.

И тут же, словно по команде, упали циновки… явив прятавшихся за ними воинов, числом поболе двух дюжин, с нацеленными на ватажников стрелами и копьями. Командовали воинами те самые два хмыря, что еще с утра так не понравились атаману! Мало того, в числе воинов казаки заметили и девок – тоже с луками, стрелами… Атаман тотчас же узнал свою ночную пассию:

– И ты здесь?!!! Вот ведь щучина!

– Не дергайтесь – чревато! – потерев руки, спокойно заявил один из хмырей – с вытянутым лицом и горбатым носом, похоже, он и был тут за главного. – Утыкаем стрелами в один миг, можете не сомневаться!

С тех пор, как Сертако-нэ покинула дом девичества, никто ее так вот, уважительно-ласково – «Сертако-нэ», – не звал, называли по-другому, презрительно-пренебрежительно – Сертако-не-я. А как еще называть худую, вечно виноватую наложницу, ту, что никак не могла понести, одарив господина сыном… или хотя бы дочерью. А Сертако ведь могла бы родить, вполне, да просто-напросто не хотела – ну, не от старого же облезлого трехрога, колдуна Еркатко Докромака, что, наконец-то излечившись от мужского бессилия заговоренной кровью молодых девственниц, вел себя словно похотливый нуер во время весеннего гона!

Ах, старый похотливец, чтоб ты сдох, чтоб тень летучих драконов повелителя мертвецов Темуэде-ни поскорей коснулась тебя, Еркатко Докромак! Испортивший жизнь слишком многим, ты вполне достоин вечной послесмертной муки!