Дальтоник

— Ничего, — успокоила она его и попыталась шутить. — А вдруг сегодня ты сбежал бы от меня?

— Вполне возможно, — допустил он и заказал еще бутылку красного.

— Ну, выкладывай, что с тобой стряслось? — спросила Павла, когда официант исчез в мерцающем полумраке погребка. Губерт очень коротко рассказал ей о событиях последних двух лет, стараясь не вдаваться в подробности, и окончил находкой в рабочем столе своей супруги.

Павла ни разу не перебила его.

Официант принес жаркое и налил в высокие бокалы густого красного вина.

Они вооружились приборами и принялись за еду.

— Ну и что же ты хочешь от меня услышать? — спросила Павла, прожевывая ломтик мяса и обжаренную золотистую картошку.

— Не знаю, как мне быть дальше, — признался Губерт.

— Ты, конечно, убежден, что во всем виновата только она…

— Нет, я хочу понять почему…

Павла отрезала еще кусочек. Она ела красиво, могло даже показаться, что ее осанка, умение обращаться с приборами, ее жесты, манера есть — просто игра на публику. Только сейчас Губерт заметил, как Павла одета: водолазка, глухо закрывающая шею, цвета которой он и не пытался определить, короткий жилет и юбка из той же ткани. Женщины такой комплект называют костюмом. Поди разберись! Когда Павла нагнулась к тарелке, на шее блеснула цепочка с крохотным золотым брелочком-ключиком.

— Существуют лишь три причины, — продолжала Павла, — почему изменяет жена: муж пьет и колотит ее — это первая, вторая — муж из тщеславия заводит любовницу, и третья — муж свою жену не удовлетворяет! Можешь выбирать любую. Сам. — Она проглотила кусок, видимо, он был великоват, поперхнулась и запила его глотком вина. Улыбнувшись, извинилась и сказала: — Не думаю, чтобы ты пил больше, чем я сейчас! А что касается второй причины, неужели ты тщеславнее других мужиков твоего возраста? Ну-ну… — усомнилась она.

— Значит, ты полагаешь, что я импотент? — резко бросил Губерт.

Ужин был невкусным. Мясо жесткое, соус холодный, он ел лишь из солидарности с Павлой, кроме того, с детства привык съедать все, что кладут в тарелку, даже если еда ему не по вкусу. И запивал всю эту дрянь большими глотками вина, заметив вдруг, что опередил Павлу по меньшей мере на три рюмки.

— Что ты, что ты! Конечно нет! — успокоила его Павла. — Но остается еще одна причина — третья! Это грозит всем мужчинам, которые воображают, будто вполне достаточно давать жене то, на что она имеет законное право: постель и кошелек! Мужчинам кажется, что женщине этого хватит! Ты и представить себе не можешь, Берт, — Павла назвала Губерта так, как называла когда-то, — насколько женщине этого мало!..

— У Дагмар было все… — возразил Губерт.

— Не имею права судить ни тебя, ни твою жену. Но ты хотел услышать мое мнение… — Она отодвинула прибор, вытерла без особой надобности губы бумажной салфеткой и бросила ее в пустую тарелку. — Что ты собираешься делать?

— Не знаю. Домой в любом случае не вернусь. Я уже не смогу с ней жить. — Он не назвал жену по имени.

— Ты так считаешь? — усомнилась Павла и повернула голову — из глубины погребка послышались вкрадчивые звуки музыки.

Губерт взглянул туда и увидал трех музыкантов: скрипка, гитара и электроорган. Из-за соседнего столика поднялась молодая пара и пошла танцевать.

— Жить тебе негде, останешься без работы! Хочешь начать все сначала? — Павла перевела взгляд на Губерта.

— Где-нибудь на Шумаве найду и жилье и работу!

— А дети?.. — напомнила ему Павла.

Губерт пожал плечами:

— Она ведь тоже не задает себе этого вопроса!

— Гм…

Павла опять повернулась к танцующей паре, они покачивались на маленькой площадке в центре. Приглушенный свет был милосерден к их морщинкам, и они в этот вечер казались друг другу по меньшей мере привлекательными, а может быть, и красивыми… Губерт понял, что Павла хочет танцевать.

— Пойдем? — спросил он и протянул к ней через стол руку.

— С удовольствием! — ухватилась она за кончики его пальцев.

Губерт и Павла вышли на середину, и Губерт обхватил ее обеими руками за талию, как когда-то, когда они еще вместе отплясывали галоп. Павла поняла и засмеялась. Губерт, переменив позу, теснее прижался к партнерше, и они поплыли, уносимые музыкой. И вдруг Павла, отодвинувшись, сказала очень серьезно:

— Ты все равно вернешься, Берт!

— Почему? Ты считаешь меня таким ничтожеством?

Павла, полузакрыв глаза, отрицательно покачала головой.

— Нет, вовсе не считаю. Но только такие дела не для тебя!

Вид у нее был загадочный, она подпевала мелодии известного шлягера.

Когда Павла и Губерт сели обратно к столу, разговор их обратился к бывшим соученикам и к тем, кто вместе с ними танцевал в ансамбле. Губерт заказал еще вина.

Они танцевали опять и опять и старались больше не обращаться к семейным проблемам Губерта.

Около двенадцати Павла заявила, что устала.

Губерт расплатился, они вышли в туманную ночь, и Губерт, словно заботливый отец, поднял ей воротник.

Они стояли на краю тротуара. Надо прощаться.

— Куда ты пойдешь? — спросила Павла.

— Не знаю…

— Я думала, ты получил номер в гостинице.

— Как-нибудь перебьюсь на вокзале… не беспокойся. Мы провели прекрасный вечер! Благодаря тебе, Павла!