Дальтоник

Ощущение, будто его разбило параличом, не отпускало, но боль уже не была такой острой, лекарство, введенное врачом, начало действовать. Пришло и чувство стыда за крики и стоны, которых он не мог сдержать. Трус! Более того, экспортированный экземпляр слабака! Ни с кем и ни с чем не способен бороться! Обычно, когда Губерт подвергался тестам, выходило, что он — спортивный тип, азартный игрок. На самом же деле он — просто тряпка. Жена путается с другим, а он не в состоянии набить ему морду! Не умеет! Впрочем, а помогло бы? Видимо, его, Губерта, просто перевели в третий сорт, как во время ужина говорила Павла. Может, стоит запить? Любовник? Ну, это подтвердит женщина, лежащая рядом и тихонько посапывающая! Остается лишь третья альтернатива. Каков же он, Губерт, в постели? В силах ли сам мужчина оценить себя в этом деле? Раньше, когда у них с Дагмар бывали гости, приходили друзья и Дагмар выпивала больше нормы, она в шутку говорила о нем: «Губерт как вино: чем старее, тем лучше». Давно он не слыхивал от нее такого. Только потому, что к ним перестали ходить его бывшие коллеги и соученики со своими женами? Наверное, почувствовали, что отнимают у Губерта драгоценное время, которое он должен посвятить норкам! Нет, он убежден, что Дагмар было с ним не хуже, чем другим женам с их мужьями. Губерт делал все, чтобы их любовный акт и через двадцать лет супружеской жизни не стал простой обязанностью, он старался, чтобы им обоим это доставляло радость. Времени для жены у него действительно не было. Это единственное, чего в последние годы он не мог ей дать. Его время принадлежало норкам. Губерт знал, как их ненавидит Дагмар, отказывается ходить к ним, кормить, ее уже не прельщают даже шкурки, похожие на морской жемчуг. Ненависть к норкам Дагмар, видимо, перенесла и на него. Между норками и своим мужем она поставила знак равенства. И если ее спросят, Дагмар наверняка ответит: «Нет, мы не занимаемся любовью, не отдаемся друг другу — мы спариваемся!»

Она готовила ему не еду, а жратву. Или что-то в этом роде! Если рассуждать логично, то она голодна и идет к тому, кто дает ей хлеб. А хлеб — это время, предназначенное лишь ей. Как может он, Губерт, не видеть истинной, хотя и столь примитивной, причины ее неверности?

Он не замечает ничего вокруг, отгородившись высокой стеной оскорбленного, гипертрофированного высокомерия! И дома, и в школе. Он вечный борец против серой унылости будней, так похожий прежде на своего старого учителя Выдру, — и вдруг сдался, пал духом, избрав как самозащиту равнодушие! Искусственно выстроенные им философские принципы стали со временем его позицией! Превратились в поступки. Впрочем, это было чрезвычайно легко. Более того, не требовало даже больших усилий. Достаточно сжечь за собой мосты прежней кипучей активности, и окружающие привыкнут. В школе Губерт все больше помалкивал, на партийных собраниях воздерживался от голосования.

И вдруг понял — он уже не коммунист, он только состоит в партии, он просто носит в кармане партийный билет! — как сказал пьяненький Баштил! И Губерту нечего было возразить ему, нечем защищаться. Губерт не пресек и того, второго типа, посмевшего бесстыдно заявить, будто все партийцы — бестии! Его реакцию, его сугубо личное отношение к грубому администрированию, к необоснованному понижению в должности и переводу в другую, провинциальную школу такие, как «Оппи» и еще многие, стали объяснять его, Губерта, отрицательным отношением к системе, к обществу! И он, Губерт, даже не попытался их переубедить. Ему следовало бы помочь Бржизовой, чтобы и она, председатель их партийной ячейки, более принципиально и не столь снисходительно судила о школьных проблемах. Почему он не пошел к директору Ракоснику и не заявил, что не согласен с тем, как тот единолично распределяет новогодние премии? Разве он не член партийной организации, задача которой — забота о человеке? И, в частности, о тех людях, которых будут награждать перед лицом коллектива? Почему он, Губерт Влах, допустил, чтобы директор выдвинул Пудилову, хотя знал, что многие члены партии имеют к ней претензии? Действительно ли директор Ракосник так убежден в ее заслугах и принципиальности? Губерт давно понял, что директор Ян Ракосник мгновенно, как мушкетер, хватается за оружие и бьет без промаха, не различая важности проблемы, хотя и понимает, что результаты такой поспешности могут быть чреваты последствиями… Директор Ракосник не создает ореола вокруг своей личности, нет, он лишь боится потерять авторитет и потому демонстрирует, будто для него принять решение — раз плюнуть! А потом неуклюже лавирует, обдирая себе локти и набивая синяки и шишки.