Дальтоник

Загадочная история с письменной работой ученицы Нины Градинской вовсе не казалась ему загадочной. Письменную работу, которую Лиеманова провела с учениками девятых классов, она оставила на обычном месте в учительской. У Лиемановой было еще три урока, потом — окно, и она, принявшись за исправление этих работ, обнаружила вдруг, что в письменной Нины кто-то исправил все ошибки. Злоумышленник не стал утруждать себя таким пустяком, как соответствие чернил — чернила оказались совсем другого цвета. Взбешенная Лиеманова ворвалась в директорскую, держа тетрадь в руке. Они вызвали Нину, которая утверждала, будто ошибки исправила сама. Лиеманова повысила голос, и директор, чтоб угомонить ее, попытался начать некое подобие разбирательства, но вскоре зашел в тупик. Прскавцу не составило бы труда обнаружить виновного. Впрочем, не он один был убежден, что ошибки Градинской исправил преподаватель Лекса. Но ткнуть в него пальцем, повторить вслух все, что соученики Нины с радостным хихиканьем сообщали другим учителям, — все это казалось таким недоказуемым, сомнительным и просто опасным, что все предпочитали молчать. Неисповедимы причины — почему в любом педагогическом коллективе с удовольствием смакуют предполагаемые шашни между учителями, но о связях учитель — ученица предпочитают умалчивать, пока возможно. Пусть бросит в меня камень тот директор школы, во времена правления которого не расцвел бы в коллективе сей цветок! Пусть обвалятся на меня стены той школы, где ученицы никогда не слыхали слов, которые не смеют слететь с уст учителя! Так рассуждал и Прскавец. Сколько раз поздно вечером, возвращаясь из спортзала после тренировок, он встречал Лексу с Ниной. Узнавал их в темноте, хотя они поспешно сворачивали в боковую улочку. Прскавец был хорошим товарищем и не болтал об этом остальным. Лишь один раз он сказал Милошу Лексе, когда тот забежал к нему в зал стрельнуть сигарету: «Смотри, погоришь, кончай с этим!»

И все. Младший коллега сделал непонимающее лицо, точно такое же, как сейчас, когда изо всех сил старался смотреть директору Яну Ракоснику прямо в глаза и притворялся перед коллегами, что удивлен чьей-то безответственностью и наглостью.

Директор Ракосник отодвинул в сторону кожаную папку, с мелким филигранным рисунком по краям, и продолжал, ничуть не меняя грозного тона:

— Как же так, товарищ Марешова! Ты меняешься с Эвой уроками и не ставишь об этом в известность меня.

— Я поставила в известность товарища Гавелку!

— Ты с ним говорила? — У директора Яна Ракосника было странное ощущение, что в последнее время дела ускользают у него из рук и каждый день приносит новые проблемы, так, будто кое-кто решил игнорировать не только его приказы, но и его самого, директора Яна Ракосника, и поступать, кому как бог на душу положит. Например, Марешова: поменялась двумя своими уроками с Эвой Мокрой и отправилась в Прагу! Потом — недоразумение с деньгами! К счастью, все обошлось, но и этот случай, и некоторые другие свидетельствуют о его, директора, излишней демократичности! Он в лепешку расшибается, старается с ними без излишней официальности, по-людски! А они? Это уже видно невооруженным глазом, стало нормой и вошло в обиход — пользуются его добротой, где только могут. Не отдают себе отчета, сколько у него дел, какая ответственность, ведь он директор, отвечает за все — за учебную часть, делопроизводство и за хозяйство школы тоже…

А тут еще Раухова наседает, чтобы он сделал наконец радикальные шаги и построил пионерский клуб! Эта Раухова надоела ему до смерти своей беспардонностью — у него в голове не один клуб! Последняя инструкция, что пришла из роно, состоит из тридцати двух страниц! И он, Ракосник, заранее зная, что без этой никому не нужной писанины вполне можно обойтись, все-таки просидел над ней вместе с Гавелкой целую неделю.

— Нет, я оставила ему записку. Здесь не было ни его, ни вас, — сказала Дана.

— Что ты себе думаешь? Собралась да, как говорится, покатила?! Я полагаю, что в Прагу ты могла бы съездить в одну из свободных суббот! Насколько мне известно, магазины по субботам открыты!

Директор Ян Ракосник не знал, что ни в субботу, ни в воскресенье Дане в Прагу ехать незачем. Вторник — единственный день, когда Дана после большой перемены свободна. Первыми двумя уроками она действительно обменялась с Эвой Мокрой, чтобы успеть на автобус-экспресс, отъезжающий из Крушетиц в половине одиннадцатого.

Дана согласна. Да, она действительно должна была дождаться директора или его зама и получить разрешение.