Дама с букетом гвоздик

Не дав ему продолжить, она взяла у него из рук газету и торопливо пробежала глазами сообщение. Айрин Даллас, киноактриса, выпрыгнула из верхнего окна «Ролгрейва». Предполагалось, что она находилась под воздействием наркотиков. Полиция, наконец-то занявшаяся интернатом, сразу же провела там обыск. Миссис Салливан, главная медсестра и одновременно владелица данного заведения, была арестована вместе с медсестрой, которая, как стало известно, лично присматривала за погибшей. Имя медсестры – Люси Ли.

Энн не смогла сдержать крик ужаса. Люси, ее сестра, арестована, находится в камере, в полицейском участке! Потрясенная до глубины души, она, все еще сжимая в руках газету, повернула бледное лицо к Прескотту:

– Я должна немедленно увидеться с ней.

– Да, вы должны, – помедлив, согласился Прескотт.

Затем он сделал самый смелый шаг в своей жизни.

– Я пойду с вами, – сказал он.

Глава 46

Следующее утро застало Прескотта во Внутреннем Темпле[34] в кабинете сэра Джона Лоу, королевского адвоката[35]. Было рано, едва пробило девять часов. Сидя в потертом кожаном кресле, Прескотт не отрывал глаз от ковра. Лоу расхаживал взад и вперед, подытоживая возражения, которые он излагал в течение последнего получаса.

– Ты ничего не добьешься – и можешь все потерять, пытаясь помочь этой Люси Ли. Если ты ввяжешься в такого рода дело, где придется разгребать грязь, что-то обязательно прилипнет и к тебе, какой бы безупречной ни была твоя репутация, мой дорогой Роберт. – Тонкие, резкие черты Лоу расплылись в дружелюбной, но сардонической улыбке. – Попомни мои слова, это дело не закончится в городском полицейском суде. Дело слишком крупное для мирового судьи, и он это знает. Он отправит его в Олд-Бейли[36]. Это означает, что дело получит еще большую огласку. И если станет известно, что ты в нем заинтересован, – а так и будет, – тебе даже не представить, какие слухи поползут по городу на сей счет, – и правительство шарахнется от тебя как от чумы. Все, на что мы надеялись в виде гранта для клиники, наверняка окажется пшиком.

Последовало долгое молчание. Нельзя было не оценить сполна весомость последнего аргумента – Лоу занимал исключительно высокое положение в коллегии адвокатов, – но взгляд Прескотта становился все тверже.

– Разве не понятно, – продолжил Лоу, – что, если ты включишься в это дело, тебя наверняка вызовут в качестве свидетеля защиты? Насколько я могу судить, за этой несчастной Даллас, которая покончила с собой, не ухаживали надлежащим образом. Она была протеже этой печально известной мадам Салливан. Это означает, что ни один врач в здравом уме не возьмется давать показания. И все же ты – ты, единственный из всех, – хочешь вмешаться и выступить свидетелем.

Прескотт упрямо выдвинул вперед подбородок.

– Прости, Лоу. Я прекрасно понимаю все, что ты говоришь. Прости, что я не могу объяснить. Единственное, что могу сказать: я дал слово помочь той медсестре. И я должен ей помочь.

Лоу вздохнул и бросил карандаш на стол.

– Что ж! – заявил он с деланым отчаянием. – Полагаю, мне придется быть рядом, пока не пройдет твое безумие. Вопреки твоим интересам и моим убеждениям я возьмусь за это дело. Не ради Салливан, заметь. А ради этой твоей неоперившейся медсестры.

Несмотря на резкость тона Лоу, Прескотту была очевидна щедрость его дружеского жеста. Мрачное удовлетворение охватило его. Каким бы ни был риск для него самого, по крайней мере он обеспечил для сестры Энн лучшего адвоката в Лондоне.

Глава 47

3 июля дело «Ролгрейва», как и предсказывал Лоу, было рассмотрено в Олд-Бейли. Когда Прескотт добрался до суда, еще не было половины одиннадцатого, но зал был заполнен до отказа. Он почувствовал глубокое облегчение оттого, что Энн там не было. Несмотря на все ее протесты, он настоял на том, чтобы она не приходила. Теперь, стоя перед этой шумной, разгоряченной ареной, он понял, насколько правильным было такое решение. Пробиваясь сквозь толпу, он нашел место рядом со скамьей, занятой адвокатом. Лоу, который только что пришел в суд, обменялся с ним несколькими репликами. Затем появился дородный, с нависшими бровями Дрюэтт, государственный обвинитель. Он бросил странный взгляд на Прескотта, которого довольно хорошо знал, и едва ему кивнул.

Гул возбуждения вдруг резко усилился – в суд доставили обвиняемых. Когда миссис Салливан и Люси заняли место для подсудимых, все вытянули шеи, все взгляды устремились на них. Прескотт, у которого любопытство толпы вызвало ненависть и презрение, поймал себя на том, что сам он с явным отвращением отворачивается. Но спустя какое-то время он все же посмотрел на Люси.

Она стояла замерев, уронив руки вдоль тела, голова была неподвижна, что придавало всему ее облику какой-то оцепенелый, кукольный вид. Казалось, внутри у нее все сжалось, как будто страх полностью парализовал ее, иссушил источник ее эмоций. Не то что миссис Салливан. Владелица «Ролгрейва», нимало не смущаясь, чувствовала себя как дома под ярким светом обрушившегося на нее внимания и откровенно старалась извлечь выгоду из этого.