Дама с букетом гвоздик

Она приблизилась, уперев руку в бедро, и предоставила ему возможность как следует себя осмотреть.

Повисла пауза. Роб густо покраснел. У него перехватило дух от ее красоты, ее дьявольского самообладания. Он смущенно засмеялся.

– Один-ноль в вашу пользу, – застенчиво сказал он.

Еще одна пауза; затем он искренне расхохотался и повернулся к брату:

– Дейви, дружище, ты хоть раз видел, чтобы Большого Роба Блэра так быстро и ловко осадили?

Он посмотрел на девушку еще более одобрительно:

– Да ты девчонка что надо! Но не приходи в Гринлонинг, сверкая своими глазищами, не то сено займется от искр.

– Я в любом случае не приду, – ответила она холодно и равнодушно.

Джесс расслабилась и стала смотреть в окно.

Он немедленно запротестовал:

– Мы же не поссоримся из-за того, что я повел себя как болван? Ты поставила меня на место, и дело с концом.

– Вот именно, – безразлично подтвердила она, – дело с концом.

– Нет! Нет! – настаивал он. – Ты неправильно меня поняла… и поделом мне за наглость. Но я совсем не такой, как ты думаешь. В Гаршейке никто не скажет дурного слова о Большом Робе Блэре – даром что он сам себя хвалит.

Он говорил искренне, со свойственными ему благородством и прямотой:

– Да, я пришел сюда из простого любопытства. Прослышал, что ты красавица. И ты и вправду красавица – намного красивее, чем я думал. Ну вот и все! Выложил как на духу. Прости, ради бога, если обидел.

Джесс не ответила, продолжая смотреть в сторону. Но ее щеки едва заметно окрасились румянцем.

Часы на стене пробили одиннадцать. Дейви вздрогнул и собрался с мыслями.

– Пора звонить на урок, – заявил он.

В субботу днем, шесть недель спустя, Эйли пришла из Гринлонинга, чтобы навестить свою мать. Она брела в глубокой задумчивости, рассеянно отвечая на приветствия встречных. Она дошла до дома с нависшей крышей, что стоял напротив перекрестка. Войдя внутрь, рассеянно поцеловала мать, повесила плащ у кухонной двери и начала распаковывать масло и сыр, которые, как обычно, принесла с собой.

Лисбет Дункан сидела на своем привычном месте у огня и с довольным блеском в глазах наблюдала, как ее дочь достает доброе свежее масло и большой кусок желтого сыра. Тем не менее она поплотнее завернулась в шаль, смиренно склонила голову и принялась раскачиваться взад и вперед всем своим упитанным телом.

– Поистине прискорбно, – начала она, кривя губы, как будто отведала чего-то кислого, – когда порядочной вдове приходится принимать от своей дочери едва ли не милостыню. Эйли, милая, на этой неделе масло сладкое? В прошлую субботу ты принесла соленое, хотя прекрасно знаешь, что я предпочитаю сладкое масло. Хотя что толку! Все равно меня ничто уже не радует.

Она глубоко вздохнула.

– Я принесла сладкое масло, мама, – заверила Эйли. – И сыр данлоп, который ты особенно любишь.

Миссис Дункан немедленно взвилась, ее дряблое тело напряглось от негодования.

– Люблю! – повторила она. – Люблю, как же! Ты же знаешь, Эйли, что я почти ничего не ем. Я вовсе не люблю данлоп. Какое там! – Еще один печальный вздох. – Просто от него в моем жалком чахлом теле как будто чуть прибавляется сил.

Эйли развернула салфетку, слегка улыбаясь.

– Не стоит волноваться об этом, мама, – ласково сказала она.

– Волноваться, – с кислой улыбкой повторила Лисбет. – Конечно, Эйли, тебе-то не о чем волноваться. Живешь припеваючи, с тех пор как я выдала тебя замуж в Гринлонинг, и много ли благодарности я за это получила, хотя тебе завидует вся округа?

Эйли с трудом придержала язык.

– Молчишь, – продолжала Лисбет, не переставая осторожно раскачиваться и пристально глядя на дочь, – и правильно делаешь. Совсем как твой отец, когда я ловила его на горячем. И не стыдно тебе, Эйли, за свою черную неблагодарность? Тебе достался лучший парень в деревне с лучшей фермой. Что ж, остается лишь молиться, чтобы ты не показывала свой норов Робу. Будь осторожна, Эйли, послушай материнского совета и не давай ему больше поводов для жалоб.

Эйли отчаянно прикусила губу.

– Больше поводов для жалоб? – сдавленно перепросила она.

– Тише, тише, – пробормотала Лисбет, внезапно испугавшись, что зашла слишком далеко. – Не сердись. Я о ребенке, только и всего. Ты же знаешь, что Роб мечтает о детях. А насколько известно мне, детей в Гринлонинге пока не предвидится.

– И это я виновата? – глухо спросила Эйли. – Я верна Робу, верна во всем.

– Ты не поверишь, сколь различны верность и любовь, – пробормотала старуха.

По улице меж тем шла Джесс Лауден неторопливой элегантной походкой, раздавая и принимая приветствия.

Несмотря на притворное равнодушие, Джесс нравилось чувствовать, как изменилось отношение деревенских жителей к ней; несмотря на показное спокойствие, глаза ее ярко горели. На ней было платье с квадратным лифом, зеленый оттенок ткани казался особенно глубоким по контрасту с ее блестящими волосами, а на руках – новые белые хлопковые перчатки. Она была довольна собой, счастлива и возбуждена.