Дама с горгульей

Сокольскому эта мгновенная метаморфоза показалась зловещей. Как будто злая колдунья, ворвавшись в замок, отняла жизнь у прекрасной принцессы, превратив ее в серое, уродливое изваяние. Вот только внешность Елены Сергеевны на злую колдунью никак не тянула.

– Детка, я так рада, что ты заехала! Почему не предупредила? – Мать запечатлела на щеке дочери легкий, мимолетный поцелуй и повернулась к Сокольскому: – Артем Георгиевич, и вы здесь? Вы, наверное, к Волику? А его нет!

– Я знаю, спасибо. Я заезжал по делам, но уже все закончил. Агриппина Вольдемаровна любезно угостила меня ужином. – Артем махнул рукой в сторону стола с пустыми уже тарелками.

– Разве это ужин? Нет, нет, – с радушной улыбкой возразила Елена Сергеевна, – сейчас мы все вместе поужинаем. Я привезла небольшую компанию. Посидим, поболтаем. Чеслава сейчас стол накроет. Идемте, я вас представлю! – Хозяйка дома взяла Сокольского под руку и обернулась к дочери: – Кстати, детка, ты мило выглядишь. Немного скучно, но мило. Сапожки от Шанель? Да, да, помню, я сама их выбирала. Пойдем, дорогая!

– Нет, я не могу, мне завтра в универ к первой паре, у меня семинары, – пятясь от матери, залепетала Гриппа.

– Боже! Сокровище мое, какие семинары? В твоем возрасте надо веселиться, радоваться жизни. Оставь эту скуку серым занудам.

– Я и есть серая зануда! – вдруг выпалила Агриппина, удивляясь собственной дерзости. И, словно испугавшись ее, совсем тихо добавила: – Мне домой пора.

И выскочила из комнаты.

– Гм, что это с ней? – растерялась на мгновение Елена Сергеевна. Но потом встряхнулась и повернула к Артему свой сияющий лик: – Артем Георгиевич, но вы-то, надеюсь, останетесь?

– Увы, Елена Сергеевна, я тоже работящий зануда, и мне завтра рано вставать, – с извиняющейся улыбкой проговорил Сокольский, освобождаясь от крепкой хватки тоненьких, изящных ручек.

– Ну, что ж, ужасно жаль. Я вас не провожаю, меня гости заждались. Чеслава за вами закроет.

Послав воздушный поцелуй вслед дочери, Елена Сергеевна скрылась в глубине дома.

Гриппа стояла посреди синего, как морские глубины, вестибюля с уродливым гигантским осьминогом под потолком, распустившим вдоль стен свои щупальца, и ждала Сокольского. Что, если тот забыл о ней и останется на ужин? Какое унижение! Придется вызывать такси…

Девушка нервно кусала губы.

Но тут увидела выходящих в холл Сокольского с матерью и немного расслабилась. Значит, не забыл.

Всю дорогу до дома спутники молчали. Артем пытался несколько раз завязать разговор, но Агриппина упорно отмалчивалась. Потом ему это надоело, и он оставил ее в покое. Молча довез до дома, проводил до квартиры и, испытав некоторое облегчение, поехал наконец к себе.

Любовь Михайловна Матвеева служила у Начинкиных уже лет восемь. Была она поваром высшего разряда, стажировалась во Франции и мечтала когда-то о карьере с большой буквы. Но большой буквы не вышло, зато вышла большая зарплата, комфортные условия проживания в хозяйском особняке, в большой комнате с собственным санузлом, красивой мебелью и кабельным телевидением вместо прозябания в трехкомнатной хрущевке с матерью, старшей сестрой и взрослым племянником, избалованным, эгоистичным парнем, который не стеснялся приводить в дом своих подружек. А что еще надо одинокому человеку в пятьдесят лет?

Недавно сестра Любови Михайловны умерла, и теперь поварихе чаще приходилось наведываться в город – навещать мать. Но все же женщина была всем довольна. Даже недавняя субботняя трагедия не омрачила ее существования. Она была, как обычно, бодра, подтянута, крахмальна. Ее поварской колпак стоял дыбом, как стеклянный, белоснежная куртка и брюки хрустели при каждом движении. Даже Чеслава Зиновьевна ни разу за их совместную работу не сделала Любови Михайловне замечания за внешний вид. Да и вообще повариха никому не позволяла командовать в своем отсеке. Кухня была ее княжеством, и остальным совать сюда нос не рекомендовалось.

Сегодняшняя беседа с хозяйской дочерью Любовь Михайловну не особо взволновала. Подумаешь, захотелось девочке в следователя поиграть. И надо радоваться, что у хозяев всего одно чадо, которое особой вредностью не отличается, к тому же живет отдельно, сюда лишь в гости наведывается. А то ведь всяко бывает. Любовь Михайловна раньше в других семьях работала и знает, каково это – угождать всяким сопливым самодурам. Нет, Агриппина ни капельки ее не напугала и не обидела. Ну, поговорили, поспрашивали, она ответила как сочла нужным, и все. А вот дуры-девки до смерти перепугались. Особенно Лизка. Ну, у той-то рыльце и вправду в пушку. Агриппина еще не в курсе, что у нее с погибшим шофером, с Никитой, роман был, а то бы и вовсе душу из Лизаветы вытряхнула. Странно, что никто из девок не сболтнул. От страха, наверное, не сообразили.

Эх, молодость, молодость… И что эта дуреха Лизка в Никите-покойнике нашла? Ну, рожа смазливая, ну, рост, фигура. А характер – гнилье. Уж Любовь-то Михайловна знает. Эгоист до мозга костей. Да еще бабник. Такой всю жизнь лишь себя родимого любить будет. Так уж его мамочка воспитала.