Дама с рубинами

— Ты с ума сошла? — наконец произнесла она, — ты, кажется, хочешь уверить меня в таких вещах, которым не поверит ни один разумный человек? Твой отец? Господи помилуй!.. Да неужели этот замкнутый человек, умевший одним взглядом держать людей на почтительном расстоянии, стал бы сообщать подобные тайны такой девочке? Нет, милая моя Грета, я далеко еще не так стара, чтобы впасть в детство. Пожалуйста, не стой возле меня с видом мудреца — эта твоя мина возмущает во мне каждую каплю крови! — Она гневно отошла на несколько шагов от молодой девушки, неуверенным жестом завязала под подбородком ленты своей наколки и вытерла лоб платком, а затем после некоторого молчания продолжала: — ты так уверена в своем деле, за которое принялась так горячо?.. В таком случае я могу потребовать, чтобы ты слово в слово повторила то, что якобы сказал тебе твой отец.

— Нет, бабушка, прости, этого я не могу, — с влажными глазами ответила Маргарита, — его доверие является для меня святыней, которой я никогда не оскверню. Однако в том случае, когда нужно будет действовать за него, потому что сам он уже больше не может, я всеми силами постараюсь исполнить его последнюю волю; как раз в день своей смерти он хотел восстановить маленького брата во всех принадлежащих ему правах.

Она остановилась. Старуха разразилась гадким, насмешливым хохотом.

— Маленького брата? — дрожа от гнева, повторила она. — И у тебя хватает духа так спокойно произносить подобные ужасные вещи пред своей бабушкой, между тем как ты из-за чрезвычайной щепетильности не хочешь повторить то, что тебе было сказано? Я прекрасно знаю, почему ты так скромна! Да потому, что ты ничего определенного не знаешь; ты слышала звон, но не знаешь, где он; кое-где ты подхватила какое-нибудь отдельное неясное слово своего отца и теперь считаешь себя призванной пролить свет на эту историю. Конечно, прекрасно открыто заступаться за униженных и оскорбленных! Какое дело такой натуре, стремящейся к эффектам, что при этом будет втоптано в грязь старое имя, пользовавшееся уважением в течение многих столетий!

— Стремящейся к эффектам? — мрачно повторила Маргарита, гордо закидывая голову, — я уверена, что эта некрасивая черта, свойственная нашему времени, совершенно не затронула моей души, и спокойно могу отклонить от себя это обвинение. Я должна поверить тому, что второй брак моего отца с порядочной девушкой, получившей прекрасное образование, должен обесчестить его имя? — Она отрицательно покачала головой. — Милая бабушка, не сердись, но ведь ты — также вторая жена, а дедушка пользуется всеобщим уважением.

— Бесстыдница! — вспылила старая дама. — Как можешь ты сравнивать меня с первой попавшейся особой? Впрочем, чего ради я горячусь? — прервала она самое себя, выпрямляя свою маленькую фигурку, — вся история сводится к вымогательству со стороны родителей, пропавшая дочка не играет тут никакой роли; мы делаем ей этим незаслуженную честь; Бог знает, где она болтается!

— Она умерла, бабушка, не оскорбляй ее в гробу! — с негодованием воскликнула Маргарита. — Ты не должна делать это именно ради чести нашей семьи, потому что ты можешь обманывать себя, сколько хочешь, но она тем не менее была второй женой моего отца.

— Вот как, Грета? Тогда я спрошу тебя, где же документы, которые доказывают это? Предположим, что все обстоит действительно так, как утверждают люди в пакгаузе и что ты поддерживаешь в своем непонятном ослеплении; предположим, что действительно неожиданная смерть помешала ему объявить открыто об этом тайном браке. Тогда в его бумагах должно было найтись хотя что-нибудь, касающееся этого; однако там не было ничего подобного, ни малейшей маленькой заметки, не говоря уже о каких-либо свидетельствах или документах. Но я иду дальше; я даже предполагаю, что эти документы действительно существовали. В таком случае мы должны прийти к тому выводу, что покойный сам уничтожил их, так как не хотел, чтобы это дело получило огласку, и этого, по-моему, должно быть достаточно для тебя, чтобы отказаться от безумной мысли считать себя исполнительницей его последней воли.

Маргарита отскочила, как будто наступив на ядовитую змею.

— Ты ни в каком случае не можешь говорить это серьезно, бабушка; что сделал тебе мой отец, что ты обвиняешь его в таком мошенничестве? Его колебание, его страх пред мнением света, пред предрассудками, этим Молохом, который поглощает счастье стольких людей, — как жестоко наказуются они в эту минуту! Как эта роковая слабость отмстила за себя еще при его жизни ужасными мучениями внутреннего разлада! Потом эта смерть, этот ужасный конец, который не дал ему загладить на земле свою вину. Но я знаю, что он хотел. Слава Богу, что я это знаю, что могу снять с его памяти такое подозрение, такое пятно!