Дама с рубинами

— Уж не со мной ли еще раз? — язвительно рассмеялся Рейнгольд. — Это уже оставь! Ты даже не имеешь еще права распоряжаться своей долей; я не нуждаюсь в твоем великодушии, равно как и не собираюсь давать ни одного пфеннига из того, что принадлежит мне; всякий сам по себе, это — мой принцип! Да, кстати, бабушка, я хотел сказать тебе, что нигде нет ни малейшего следа какого-нибудь договора между папой и теми людьми, — он указал на пакгауз. — Те требования, которые ты держишь в таком секрете, являются мошенничеством. Этот вопрос для меня исчерпан, и я даже не желаю знать о нем никаких подробностей. Впрочем, благодарю тебя, что ты, по моей просьбе, спустилась вниз; ты могла теперь убедиться в том, что моя сестра привыкла поступать низко и действовать исподтишка, — и он вышел, громко хлопнув дверью.

Вся краска сбежала с лица Маргариты.

— Не принимай этого к сердцу, Гретель, — стала утешать ее тетя София, — ты ведь уже с детства привыкла быть козлом отпущения, а он, благодаря этому, сделался бессердечным, жестоким эгоистом!

— Такой молодой и уже такой выработавшийся характер, хотите вы сказать, милейшая София; человек, который не даст себя обморочить и шутить с собой, — перебила ее советница. — Маргарита сама виновата, если ей пришлось выслушивать неприятные вещи; она не должна была ходить к людям, о которых знала, что они предъявляют к наследникам вздорные требования.

— Их требования основательны, — твердо произнесла Маргарита.

— Что? — запальчиво воскликнула бабушка, — эти негодяи в благодарность за человеколюбие наговорили дочери про отца, и ты веришь этой басне? — Она поспешно поправила свою шляпу. — Здесь мне слишком холодно; ты пойдешь теперь со мной наверх, Грета, это дело требует обсуждения!

Маргарита последовала за нею, тогда как тетя София с озабоченным взором стала спускаться с лестницы вслед за ними.

XXVI

Наверху в гостиной при появлении молодой девушки начал кричать и браниться попугай; она с детства не любила этой злой, избалованной птицы, и попочка очень хорошо знал это.

— Будь паинька, мой любимчик, мое золотце! — уговаривала его советница.

Она дала крикуну бисквит и стала ласкать его, затем медленно сняла шляпу и накидку и принялась аккуратно складывать то и другое.

Маргарита то бледнела, то краснела от внутреннего волнения; она закусила губы и не произносила ни слова, прекрасно зная это деланное спокойствие старухи: бабушка никогда не казалась более хладнокровной и спокойной, чем в тех случаях, когда была сильно взволнована.

— Ну-с, я думала, что ты собираешься сообщить мне Бог знает какие новости государственной важности, — через плечо сказала, наконец, советница, медленно задвигая ящик, в котором спрятала накидку и шляпу, — а вместо того ты стоишь у окна и смотришь на площадь, как будто считаешь ледяные сосульки на крышах.

— Я жду, чтобы ты спросила меня, бабушка, — серьезно возразила молодая девушка. — Ах, если бы я только могла быть настолько спокойной, чтобы заниматься такими вещами, как ты предполагаешь! Во мне дрожит каждый нерв!

— Пеняй на себя, Грета! Ты сама наказана. Тебе решительно нечего было делать в пакгаузе. Я тоже была напугана, когда Ленц со своими притязаниями вдруг свалился нам, как снег на голову! Но в мои годы не так легко теряют голову от испуга. Я очень скоро разобрала, что это — мошенничество, и предсказала, как все будет, господину ученому юристу, моему сыну, который дал совсем обморочить себя: старик не может настаивать на своих требованиях, потому что у него нет ровно никаких доказательств; он ссылался на бумаги, оставшиеся после твоего покойного отца… Но к чему я стала рассказывать тебе это! — прервала она самое себя, — ты знаешь все из уст твоего протеже, конечно в том освещении, которое ему было угодно придать всему этому, иначе ты не стала бы утверждать, что его требования основательны.

Маргарита бесшумно прошла по ковру и, совершенно бледная от внутреннего волнения, как привидение остановилась перед старухой.

— Что эти требования вполне основательны и законны, я знаю из других уст… из уст моего покойного отца, бабушка! — дрожащим голосом произнесла она.

Советница отшатнулась. Она была так ошеломлена, что в первую минуту не могла произнести ни слова и, вытаращив глаза, смотрела на внучку.