Дело с перепиской чеховских рассказов продвигалось успешно. С разрешения Коли Худекова, племянника, ведавшего газетой, из редакции ей прислали на дом объёмистые подшивки за прошлые годы, и она, лёжа на полу, перелистывала их, чихая от пыли, и выискивала на пожелтевших страницах тексты, подписанные одним из многочисленных псевдонимов Чехова. Рядом стояла тарелка с водой, куда временами она макала руку, смывая с пальцев грязь и типографскую краску.
У них с Чеховым началась бойкая деловая переписка. Каждый месяц по три письма; раньше бывало в год по одному. Он благодарил её за помощь. Но, как она отмечает "Призыва я уже не чувствовала". Впрочем, что-то личное иногда прорывалось. "За Вашу готовность помочь мне и за Ваше милое, доброе письмо шлю Вам большое спасибо, очень большое. Я люблю письма, написанные не в назидательном тоне." "Вы не хотите благодарностей, но всё же, матушка, позвольте воздать должную хвалу Вашей доброте и распорядительности." "Вы очень добры. Я говорил это уже тысячу раз, и теперь опять повторяю. А писательница Авилова мне не нравится. Женщины-писательницы должны писать много."
С помощью мужа она наняла переписчиков, начавших копировать найдённые ею тексты, каждый рассказ в отдельную тетрадку. Готовые копии она отсылала в Ялту увесистыми бандеролями. Чехов продолжал её благодарить. Вскоре в переписке возникла и другая тема - скандал вокруг имени Суворина и суд над ним в Союзе писателей, усердным членом которого состояла Лидия Алексеевна. "Умоляю Вас, напишите подробно, что было в Союзе, когда судили Суворина. С этой просьбой мне больше не к кому обратиться. О, если бы Вы знали, матушка, как возмущает меня этот суд чести! Наше ли дело судить?" (Углубляться в суворинскую историю здесь не станем.)
Работа у Лидии Алексеевны успешно шла к завершению. Близилась Пасха, и Чехов собирался на несколько дней выбраться из Ялты в Москву, что и осуществил. Книппер вспоминает: "Была радостная, чудесная весна, полная волнующих переживаний: создание нового нашего театра, успех и неуспех некоторых наших постановок, необычайная наша сплочённость; большой, исключительный успех "Чайки", знакомство с Чеховым, радостное сознание, что у нас есть свой, близкий нам автор, которого мы нежно любили, - всё это волновало и наполняло наши души."
МаПа писала брату: "Я тебе советую поухаживать за Книппер. По-моему, она очень интересна." В своё время предусмотрительная Мария Павловна выбрала брату в невесты Лику Мизинову и всё ещё не отказалась от своего плана, так что Книппер она рассматривала только как развлечение. "Книппер очень милая, - соглашался брат. - Конечно, я глупо делаю, что живу не в Москве."
На Пасху он приехал в Москву. "Помню солнечные, весенние дни, - пишет Книппер, - первый день Пасхи, весёлое смятение колоколов... и в этот день пришёл вдруг к нам Чехов с визитом (то есть, в дом Книппер; она проживала с матерью и родными), - он, никуда и никогда не ходивший в гости."
"В такой же солнечный весенний день мы пошли с ним на выставку картин, смотреть работы Левитана, его друга, и были свидетелями того, как публика не понимала и смеялась над его чудесной картиной "Стога сена в лунном свете".
Работа в Петербурге по переписке рассказов закончилась, и Чехов обеспокоился оплатой. "Матушка, Вы получили с меня не всё. А почтовые расходы? Ведь марок пошло по меньшей мере на 42 рубля. Ведь Вы присылали не бандероли, а тюки!"
В ответ на её сообщение, что она будет в Москве 1 мая проездом в свои Клекотки, он просит уточнить время: "Когда мы увидимся? В воскресение я буду ещё в Москве. Не приедете ли Вы утром ко мне с вокзала пить чай? Если будете с детьми, то заберите и детей. Кофе с булками, со сливками; дам и ветчины."
Но слаще всего была фраза: "Мне нужно повидаться с Вами, чтобы передать на словах, как бесконечно я Вам благодарен, и как, в самом деле, мне хочется повидаться!"
26. В с т р е ч а н а в о к з а л е
Лидия Алексеевна ехала в Клекотки с детьми в сопровождении француженки и горничной, делая пересадку в Москве; в деревне её должны были встретить родные. Между поездами было часа два; за это время надо было накормить всех завтраком в буфете и выхлопотать отдельное купе. Они с Чеховым условились, что он приедет на вокзал.
Едва покончив с завтраком, она увидела Антона Павловича. Он шёл с кульком в руке, оглядываясь по сторонам. Нельзя было не заметить, что выглядел он неважно. Заметив семейство Авиловых за столом, он с улыбкой к ним приблизился.
- Смотрите, какие карамельки, - высыпал он свёрток на стол. - Писательские!
На обёртке каждой карамельки был помещён портрет какого-нибудь известного писателя: Тургенева, Толстого, Достоевского.
- А Чехова и Авиловой нет, - посмеивался он, разбирая конфеты. - Странно. Лидия Алексеевна, как вы думаете, удостоимся ли мы когда-нибудь такой почести?
- Удостоитесь, - важно кивнула восьмилетняя Ниночка.