Бедняжка "Флора", смутившись, возмущенно трясла головой, и Надя сочла нужным вмешаться. Обняв сестру, она усадила её рядом с собой. Смущение её не проходило. Рядом с маленькой, изящной Надеждой Алексеевной она казалась себе громоздкой, слишком полной и румяной, а тут ещё Сергей Николаевич с его шутками.
Чехов опять принялся говорить, расхаживая по кабинету. Он рассказывал, как в Александринском театре ставят его пьесу "Иванов", ради чего он и приехал из Москвы. Постановкой он был очень недоволен, не мог узнать своих героев; актёры играют из рук вон плохо; одним словом, провал обеспечен. А ведь прекрасные артисты, но что-то своё играют, чуждое его пьесе.
- Я настолько всем этим огорчаюсь, - признался он, - что у меня показывается горлом кровь. Да и Петербург мне не нравится. Поскорей бы всё закончить и уехать отсюда. Даю слово больше никогда ничего не писать для театра.
Слушатели стали утешать обиженного драматурга. Заговорили о театре и литературе. О присутствии девицы Флоры позабыли, и она облегчённо притаилась в уголке.
Хозяйка позвала всех ужинать. Хозяин и гости поднялись, оживлённо направившись в столовую. Надежда Алексеевна повлекла за собой сестру, шепнув:
- Не влюбляйся в гостя. Он москвич и редко сюда приезжает. Наша погода вредна ему. Слышала, кровь из горла идёт.
Очарованная гостем, Лида хотела только снова видеть и слушать его. Встречать добрые, внимательные глаза, слышать глубокий, сильный голос. Это был настоящий писатель, не то что какой-нибудь Минаев.
В столовой, не решившись присесть к столу, она встала у стены, не спуская глаз с поразившего её человека. Вокруг разговаривали, звенели посудой, смеялись, но ей казалось, что в комнате их только двое, она и Чехов. Возможно, ему тоже так казалось, потому что он приблизился к ней с тарелочкой в руке. Осторожно взяв одну из её толстых кос, перекинутых на грудь, он сказал:
- Я таких ещё не видел никогда.
Ей стало приятно и одновременно досадно: он обращается с ней так фамильярно, потому что думает, будто она - бесправная воспитанница у Худяковых. Вот если бы он знал, что она замужняя дама и у неё даже есть ребёнок, то не осмелился бы запросто взять за косу. Но она ничего не сказала потому, что охватившее её волнение было сильнее досады.
Зять Сергей Николаевич повёл обоих к столу и усадил рядом.
- Она тоже пописывает, - снисходительно сообщил он Чехову, заставив Лиду вспыхнуть ещё ярче. - И есть что-то... искорка... и мысль... Хоть с куриный нос, но мысль в каждом рассказе. Я печатаю её писульки в своей газете.
Чехов с улыбкой тут же заинтересованно повернулся к соседке:
- Вы пишете?
Она не знала, что ответить, как говорить с настоящим писателем о своих глупых рассказиках. "Она всегда была очень застенчива, легко растеривалась, краснела..." И.Бунин) Желая помочь ей справиться со смущением, он заговорил о литературе:
- Меня часто спрашивают, что я хотел сказать тем или иным рассказом. На такие вопросы я не отвечаю. Моё дело писать. Если я живу, думаю, страдаю, то всё это отражается на том, что я пишу. Надо только описывать правдиво и искренне то, что видишь. Это и будет художественно.
Она жадно слушала. Худяков тоже считает, что надо писать лишь о том, что знаешь, а не выдумывать сюжеты.
Чехов внезапно повернулся к ней:
- Вы будете на первом представлении "Иванова"?
Будет ли? Муж не любит театра.
- Вряд ли. Трудно будет достать билет.
- Я вам пришлю, - быстро сказал он. - Вы здесь живёте? У Сергея Николаевича?
Довольная, что наконец-то настало время рассеять его заблуждение и сообщить, кто она на самом деле, она рассмеялась:
- Я живу у себя дома. Я вовсе не воспитанница Худековых и не девица Флора. Я сестра хозяйки и, вообразите, замужем и даже мать семейства.
Вот ему! Небось, даму он не осмелится без спросу тронуть за косу. Впрочем, дамы не носят кос. Чтобы окончательно разделаться с дерзким, она объявила:
- И я должна уже спешить домой, потому что кормлю ребёнка.
Вслушавшись, зять крикнул:
- Да полно тебе, девица Флора. Придут за тобой, если нужно. В двух шагах живём. Сиди. Спит твой пискун. Антон Павлович, не отпускайте её.
Чехов внимательно заглянул ей в глаза:
- У вас сын? Как это хорошо.
Хорошо? Почему? Они внимательно глядели друг на друга. Не смею предполагать, о чём думал он, но вот её слова. "Как трудно иногда объяснить и даже уловить случившееся! Да в сущности ничего и не случилось. Мы просто взглянули близко в глаза друг другу. Но как это было много! У меня в душе точно взорвалась и ярко, радостно, с ликованием, с восторгом взвилась ракета. Я ничуть не сомневаюсь, что с Антоном Павловичем случилось то же, и мы глядели друг не друга удивлённые и обрадованные."
Возможно, она преувеличивает, и ракета взорвалась только у неё. Но поведение его изменилось, стало более церемонным и сдержанным. На прощание он сказал:
- Я опять сюда приду. Мы ещё встретимся? - И, видя её затруднение, предложил. - Дайте мне всё, что вы написали. Я всё прочту очень внимательно. Согласны?
Дать ему свои бумаги? Конечно, даст. О, как всё хорошо складывается! Как чудесно жить на свете!