Дама в автомобиле, с ружьем и в очках

– Знаете, мадам, не мне вас учить с вашим столичным выговором, но парижане кушают каждый день. Даже 14 июля.

Я попросила набрать Кольбер 22–18. В тот момент, когда меня соединяли, в номер постучали. Прежде чем подойти к двери, я спросила, не могу ли я поговорить с Жаном Ле Гевеном. Мне просто ответили: «Передаю трубку» – и передали. Я-то приготовилась, что его пойдут искать куда-то далеко, и поэтому сначала не могла вымолвить ни слова.

– Слушаю. Алло! – говорил он. – Алло!

– Это Жан Ле Гевен?

– Да, я.

– Я… мы с вами встретились в субботу днем в Жуаньи – помните, такая белая машина, букетик фиалок?

– Вы что, шутите?

– Нет. Так вы вспомнили?

Он засмеялся. Я узнала его смех, очень отчетливо представила себе его лицо. В дверь снова постучали. Он сказал:

– А знаете, букетик-то завял, придется покупать вам новый. Вы где сейчас?

– В Кассисе. Я звоню не из-за фиалок, а вообще-то… нет, как раз из-за них. Я… подождите секунду, пожалуйста. Вы можете секунду подождать? Только не вешайте трубку!

Он снова рассмеялся и сказал, что ни за что не повесит. Я соскочила с кровати и подошла к двери. Мне принесли обед. Мужской голос. Я была в одних трусах. Пришлось метнуться в ванную, завернуться в полотенце и бежать назад. Я приоткрыла дверь, взяла поднос – спасибо, большое спасибо – и закрыла ее. Когда я схватила трубку, Голливудская Улыбка по-прежнему ждал у телефона. Я сказала:

– Простите, я в отеле. Мне постучали в номер, принесли обед.

– Чем хорошим вас потчуют?

– Сейчас взглянем. (Посмотрела.) Жареная рыба. По-моему, барабулька.

– И все?

– Нет. Что-то типа рататуя[45], салат, креветки, я… я звонила в Жуаньи, чтобы разыскать вас.

– Мне повезло. Зачем? Из-за фиалок?

– Нет. Не совсем.

Я не знала, как объяснить. Молчание уже длилось целую вечность. Я спросила:

– После того, как вы уехали тогда днем, вы ведь ничего такого не делали, что могло мне навредить?

– Навредить? Вам?

– Ну да. У меня были неприятности по дороге. Я подумала – это шутка, ну, в общем, что это вы надо мной подшутили.

– Нет, это не я. (Он произнес это спокойно, только тон слегка изменился, стал чуть менее приветливым, не таким веселым.) А что за неприятности?

– Я не могу по телефону. Я бы хотела увидеть вас.

– Чтобы рассказать о своих неприятностях?

Я не знала, что ответить. Через несколько секунд он вздохнул, потом сказал:

– Ваша барабулька остынет.

– Неважно.

– Послушайте. Я уже погрузился, как раз подписывал всякие бумажки и теперь должен ехать. То, что вы хотите мне рассказать, не может подождать два-три дня? Сегодня вечером я обязательно должен быть в Пон-Сен-Эспри.

– Прошу вас!

– Когда вы сможете приехать в Марсель?

– Не знаю, через полчаса – сорок пять минут…

– Ладно. Попробуем. Отсюда я поеду на грузовой автовокзал в Сен-Лазаре. Спросите у любого ажана, все знают, где вокзал. Я буду вас ждать до четверти второго. Дольше никак не смогу.

– Я приеду.

– Грузовой автовокзал в Сен-Лазаре. А я вам тогда сказал, что вы красивая?

– Нет. Или вообще-то да. Только другими словами.

– Надеюсь, неприятности у вас мелкие. Как вас зовут?

– Лонго. Дани Лонго.

– И имя у вас красивое.

Дальше я делала все одновременно. Надевала костюм, поглощая листья салата, залезая в лодочки, запивая еду минеральной водой. В ту минуту, когда я была уже в дверях, зазвонил телефон. Дизайнер из Парижа. Я совершенно про него забыла.

– Это ты, Бернар? Это Дани.

– Подумать только. Ну и переволновался же я. Господи, где ты?

– На юге. Я тебе все объясню.

– Почему ты ночью повесила трубку?

– Ночью?

– Конечно, ночью. Сначала разбудила, чтобы…

– Когда ночью?

– В пятницу, черт побери! Или уже в субботу. В три часа ночи!

Он кричал. Я ответила, что не звонила ему. Я села на кровать, держа сумку на коленях. Я снова возвращалась в ад. Совсем недавно, когда я искала следы Голливудской Улыбки, пока говорила с ним и даже упоминала о своих неприятностях, мне казалось, что событий, случившихся во время уикенда, на самом деле вообще не было. Я забыла про труп в машине, про ружье, про телефонограмму в Орли – все подчистую. У меня в ушах звучал спокойный приятный голос, кто-то удосужился выяснить, что я ем на обед, я попала в другой мир, куда не могли проникнуть страх и преступления.

Но однако я ошибалась. Даже Бернар Торр, которого я знаю не один год, самый что ни на есть закадычный друг, единственный, посвященный во все мои дела, тоже оказался втянут в этот кошмар. Я его больше не понимала. Он меня больше не понимал. Нам обоим пришлось кричать несколько минут, чтобы просто понять то, что мы друг другу пытались сообщить. Он – что я звонила ему в ночь с пятницы на субботу, что говорила издалека или была плохая связь, потому что он ничего не понял из моего рассказа, что я была на грани нервного срыва и неожиданно повесила трубку. Я – в каком-то остервенении повторяла, что не звонила ему ни днем, ни ночью, вообще не звонила. Я спросила:

– А ты уверен, что это был мой голос?

– Ты что? Конечно, это была ты. Я плохо тебя слышал, потому что у тебя телефон хреново работал, но кто другой это мог быть?

– Это была не я.