Дама в автомобиле, с ружьем и в очках

Она у меня в сумке. Он пишет шариковой ручкой на внутренней стороне околыша номер телефона и возвращает кепку мне. Потом, когда из-за моей спины со свистом появляется поезд и движется вдоль платформы с таким грохотом, что чуть не лопаются барабанные перепонки, он что-то говорит, но я не могу расслышать, он качает головой, крепко обнимает меня за плечи сильными руками. Вот так. И в ту минуту, когда он уходит из моей жизни, высунувшись из окна вагона, чтобы напоследок помахать мне рукой, темноволосый, с улыбкой, которая так мне нравится, уже далеко, уже почти потерянный, я вспоминаю о своем обещании помочь ему и его приятелю Лавантюру стать миллиардерами. «Не потеряй кепку, – говорит мне Глав-Матушка, – и раз ты уж решилась разрушить задуманный против тебя заговор, поторопись».

На тротуаре возле вокзала я сперва вытащила из кармана авиабилет, который вообще не покупала, и разорвала на мелкие кусочки, поглядывая по сторонам. Я повторяла для самоуспокоения, что они, наверное, уже давно меня потеряли, но сама-то как раз была уверена в обратном. Я даже чувствовала на себе тяжесть неподвижного безжалостного взгляда.

И опять, в последний раз, «Тандербёрд».

«Не возвращайся туда», – умоляет Глав-Матушка. Я еду по освещенным улицам, по площадям, где веселится народ. Мне приходится снова спрашивать дорогу в Вильнёв. В зеркало заднего вида я наблюдаю за машинами, которые идут позади меня. Толпа и музыка успокаивают. Пока я среди людей, я уверена, что мне не грозит опасность.

В Вильнёве тоже праздник. Я снова захожу в тот же бар. Беру на стойке с газетами и журналами большой конверт и марку, плачу и выхожу к машине, чтобы в этом жизнерадостном гаме написать несколько слов, которые могут пригодиться на случай, если я умру. Я адресую письмо самой себе на улицу Гренель. Опускаю в почтовый ящик на площади. Мне страшно, но никто не выходит из толпы и не едет вслед за мной.

Длинная улица Аббатства. Теперь на каждом повороте я вижу движущиеся за собой огни. Ворота по-прежнему открыты. Я останавливаюсь посреди асфальтированной дороги, выключаю мотор. Фары проносятся мимо, удаляются. Я жду, пока перестанет колотиться сердце. Снова еду. Останавливаюсь перед пустым домом. Проверяю, не оставила ли что-то в машине. Тщательно вытираю косынкой руль и приборную панель. Оставляю Птицу-громовержца в том виде, в каком получила ее в Орли, но при этом дурное предчувствие сжимает мне горло и замедляет движения. «Не ходи туда, Дани, не ходи!» – умоляет меня Глав-Матушка. Но я должна, должна, по крайней мере, должна уничтожить ту фотографию на стене, забрать свои вещи. Дверь. Я зажигаю лампу в вестибюле. Так лучше. Закрываю дверь. Даю себе пять минут, чтобы привести все в порядок и уйти. Глубоко дышу.

Я стою на пороге комнаты с кожаными креслами и слышу какое-то движение. Я не кричу от страха. Даже если бы хотела, но из горла не вырывается ни звука. Свет горит у меня за спиной. Я стою перед огромной черной пропастью. «Ружье! – говорит Глав-Матушка. – Ты забыла ружье на диване. Если он еще не включил свет, то не заметил его». Я застыла на месте, ноги налиты свинцом, горло перехвачено судорогой. Опять шум, уже ближе. «Дани, Дани, ружье!» – кричит внутри меня Глав-Матушка. Я в отчаянии пытаюсь вспомнить, где в этой комнате стоит диван. Я бросаю на пол сумку, чтобы освободить здоровую руку. Внезапно ощущаю совсем рядом прерывистое, словно испуганное дыхание. Я должна успеть…

Ружье

Я сел в машину. Поехал на виллу Монморанси. Я никогда раньше не был в этом доме. Мне открыла Анита. Она плакала. Она сказала, что стреляла из ружья в человека. Она сказала, что, может быть, он еще жив. Но она побоялась на него смотреть. Я спустился в подвал. Это был погреб, оборудованный под тир. Там висели пробковые мишени. Грузным шагом я шел по подвалу. Я вообще человек грузный. А походка у меня такая же, как речь, – твердая. Все полагают, что это уверенность в себе. Нет, просто с такой скоростью течет в моих жилах кровь.

Я увидел человека, лежащего на полу, рядом с ним валялся карабин. Я хорошо разбираюсь в оружии. Когда-то я был хорошим охотником. Это автоматический винчестер калибра 7.62 с нарезным стволом. Начальная скорость пули 700 метров в секунду. Он не мог остаться жив. Если бы одна из двух выпущенных в него пуль угодила в голову, она бы снесла ее начисто.

Сначала я нагнулся и осмотрел ружье. У меня тут же исчезла всякая надежда, что мы снова вернемся к нормальной жизни. Если бы Анита стреляла из автоматического ружья, я бы сразу вызвал полицию. Мы бы представили все как несчастный случай. Но у винчестера рычажный взвод, то есть нужно перед каждым выстрелом передергивать спусковую скобу. Наверное, вы видели такое в вестернах, Дани. Не могли не видеть, как непобедимый красавец укладывает штабелями краснокожих. Думаю, Анита тоже видела, потому и справилась с затвором. Она выстрелила три раза, никто не поверит, что это был несчастный случай.