Дама в автомобиле, с ружьем и в очках

В ту же самую ночь я узнал о вашей поездке в Цюрих и об изменах Аниты после нашей свадьбы, но Коба она тогда не упомянула. Я долго сидел один возле спящей дочки. Потом заглушил себя снотворным и заснул на полу прямо у ее колыбельки и во сне видел только ее. На следующий день я предпринял все необходимое, чтобы встретиться в кафе с этим парнем, неподалеку от его дома. На распухшем лице у него виднелись следы от побоев, но он разглагольствовал, попивая жидкий томатный сок, потому что понимал, что теперь я должен его опасаться. Я выписал ему чек. Он сказал, что я сумасшедший и меня должны держать в психушке. Он смеялся, хотя ему мешали полоски пластыря, наклеенные вокруг губ. Я пошел на такое унижение, что попросил, чтобы он рассказал мне свою версию событий той майской ночи. Самое ужасное, что он почти ничего не помнил, поскольку все это уже тогда его мало волновало. Он сказал, что, по сути дела, я плачу ему за то, что он трахнул мою жену. И громко спросил, должен ли он поделиться с напарником?

Весь оставшийся день я ни на минуту не мог сосредоточиться на своей работе. Я снова и снова прокручивал в памяти признания Аниты. Там фигурировал один знакомый тип, которому я, по крайней мере, мог отомстить. Помните темноволосого художника с ухватками тореадора по имени Витта, Жак Витта? Он ушел из агентства вскоре после того, как якобы попал в автомобильную аварию. На самом деле я тоже подкараулил его перед его домом, огромным жилым комплексом в Буживале. Было около семи вечера, заходящее солнце пламенело над Сеной. Трое или четверо ребятишек играли неподалеку. Я поймал их мяч, заговорил с ними. Потом остался один, ждал несколько часов. Курил, ходил взад-вперед, подальше от уличных фонарей. Витта подъехал на своем «ситроене»-малолитражке уже за полночь, он был один и стал парковаться. Когда он увидел, как я подхожу, то сразу же догадался о моих намерениях. Он не хотел вылезать из машины, изо всех сил цеплялся за дверцу. Тогда я двумя руками перевернул «ситроен». В соседних домах открылись окна, в темноте раздались голоса. Я вытащила Витта наружу, он вел себя намного достойнее, чем тот подонок, пытался стукнуть меня в пах, но я ударил его, поставил на ноги, лупил его прямо на газоне до тех пор, пока до меня не дошло, что я могу забить его насмерть. Я вернулся домой. И в эту ночь я тоже спал на полу рядом со своей дочкой. Дня через два или три Витта пришел в мой кабинет с заявлением об уходе. Он отказался взять у меня чек. Заставил оплатить ремонт дверцы и новое крыло «ситроена», а за побои брать деньги не стал. Он ходил пять или шесть раз с моей женой в отель на улице Пасси. Он сделал непристойный жест и сказал, что пользовался ею как обычной шлюхой и что она абсолютно его не волнует. Вы понимаете меня, Дани?

Теперь больше всех на свете я ненавидел вас. Я старался даже не смотреть в вашу сторону на планерках по понедельникам. Какое-то время я вынашивал мысль, что я вас уволю. Но меня останавливали два соображения: чтобы объяснить это решение остальным сотрудникам, нужен был повод, то есть какая-то профессиональная оплошность, которую вы никоим образом не могли допустить; ну а потом вы бы нашли работу в другом агентстве, и я снова столкнулся бы с вами на нашей узенькой дорожке, только вы наверняка заняли бы должность выше, чем у нас, и чувствовали бы себя увереннее, чем раньше. И я решил выждать.