«Дама в черной перчатке» и другие пьесы

Притон. Накурено. Бутылки. Женщины. Вино. Кокаинисты с синяками у глаз. Эстетствующие господины с плохо вычищенными ногтями и дамочки, точно спущенные с цепочки Кузнецкого. Народу весьма и весьма много, но все одноцветные (с виду похожие, похожие один и одна на другого и другую. Словно томы собрания сочинения Брюсова в «Сирине»). Такое утомительное веселье, что спать хочется. Не то ветер, не то ночь стучит расцветающими белыми окнами. Да корни луны запутались в вермишели изысканных духов и растрепанных причесок. Ведь вот только что вошел вот этот самый господин, а уже оказывается, что он поэт, правда, малоизвестный, но очень неплохой. Конечно, никто всего этого не знает. Вообще никому ни до кого нет решительно никакого дела. Это совершенно очаровательно. Поэт озирается и как будто что-то вспоминает, припоминает как будто.

Поэт:

Вывалился из прошлого просто, как пьяный седок
Из розвальней на повороте, где выбой,
И какой-нибудь день мною плеснет в рожок,
Как волна на утес зазевавшейся рыбой.
Обвешанный грезами, как рождественская елка,
С уже подпаленной свечами печали душой,
Совсем несуразный, но еще зеленью колкий,
Я в крест переулков вставлен судьбой.
Раскачавшись на жизни, подобно белке,
На жизнь другую лечу параболой зари
И руки раскрываю, как часовые стрелки,
Когда без четверти три.
Прошлое захлопнул на какой-то случайной
Странице
И нарочно закладку вспоминаний не вложил.
А небом уж кинуты стайные
Птицы,
Словно сетка трепещущих черных жил.
Но тоска все прежняя, потому что такая ж
Земля изрябилась улыбкой людей…

Один господин:

Не скули и не стонь! На! Понюхай! Узнаешь
Пьяный шаг прошатавшихся дней!
Ты душу, как руки, протянул в пустынях
Этих заселенных городами зал,
Но за этот один изумляющий вынюх
До земли бы
Спасибо
Ты мйру сказал.

Предлагает ему кокаину в баночке. Поэт роняет, неловкий, трубку, рассыпает кокаин, поднимает вычурно тщательно порошок с полу, нюхает, нюхает и недоуменно смотрит на тающих окружающих. Чем-то розовым выблескивают его глаза бесхитростные. Для него вытрясено как-то вокруг.

Третий субъект:

Я весь высыпался смехом оттого, что слезы
Почти не блестят на концах ресниц-вееров,
Оттого, что город, эта серая роза,
Опал лепестками увялых домов.
И бегают помыслы, хроморукие странники,
В Медину придущих столетий прозреть!
И в моих зрачках начинаешь ты, странненький,
Сединой
И мечтой
Серебреть.
За окном растекается мокредь и гниледь,
Кнут часов полосует ребра минут,
И ты, сюда вшедший, ты должен вылить
Себя в этот вечер, как в глыбкий сосуд.