Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]

Нет, сейчас сердце ведет себя спокойно. Тем не менее Марта подтягивает к себе табуретку, садится, берет пилюли и добросовестно пересчитывает их. Лекарства — они как вздохи успокаивают. Даже считать эти пилюльки — и то полезно: сразу становится лучше. И сердцу лучше, и ноге тоже.

Но все-таки это внезапно вспыхнувшее отвращение к чаю ее интригует. Интересно, каким образом женщина, которая ничего, совершенно ничего страстно не желала столько лет, могла бы догадаться, что причина волнения, которое она сейчас испытывает, просто-напросто в желании.

Марта хочет кофе. После двадцати лет пристрастия к черному цейлонскому она вдруг захотела кофе.

Любовь к чаю зародилась в ней когда-то так же внезапно. Она была словно бы вынужденной, эта любовь, она возникла как будто для того, чтобы все тело Марты не развалилось на куски в день похорон Эдмона, когда все вызывало у нее тошноту и омерзение, когда ей попросту не хватило сил остаться наедине с привычной чашкой кофе с молоком, за столом в той самой кухне, где раньше она так часто мечтала иметь возможность хоть разок позавтракать спокойно, не слыша ворчания своего мужа, который всегда был кем-то или чем-то недоволен.

Вечно угрюмый, вечно насупленный Эдмон, вечно такой раздражительный Эдмон…

Кофе у Марты есть: она держит его в шкафчике на случай приезда детей или визита консьержки в дни, когда та натирает лестницу.

Но кофе, который Марта сейчас выпьет, не будет иметь ничего общего ни с тем, который она наливает детям, ни с тем, которым угощает мадам Гролье, держащую чашку пропахшими мастикой пальцами.

Марта попивает сейчас этот кофе, полузакрыв глаза, так, словно она снова длит момент пробуждения. Она пьет его медленно, но жадно.

Текут, текут секунды, совсем особые, не похожие на другие.

Потому что ею полностью овладевает образ — невозможно ясный, ведь впервые он возник только вчера, еще не успел стереться, — образ Человека-с-тысячей-шарфов, такого же, как она сама, завсегдатая кафе «Три пушки». Они который раз встречаются здесь в послеполуденные часы, когда нет других посетителей, иногда их только двое — пустовато, конечно, но все равно не так тоскливо, как было бы в полном одиночестве.

Вчера на нем был довольно шикарный шейный платок цвета граната с кашмирским орнаментом, а пиджак — обычный, какой всегда: коричневый вельветовый.

Вчера он заказал к кофе рюмку водки, и Валантен, обслуживая его, так подмигнул — ну просто не скажешь, как! глядите, мол, что делается! — да еще и призвал в свидетели старую белую кудлатую собаку, которая тихонько лежала у ног хозяина и была чем-то очень на этого самого хозяина похожа.

Вчера Человек-с-тысячей-шарфов повернулся к Марте. Он медленно приподнял чашку — с удивительным изяществом для человека, у которого такие сильные, несмотря на возраст, руки, — ее уже давно поразили эти его руки. Бог знает когда, тогда же, когда и изобилие шарфов и шейных платков, что ни день новых. Он медленно приподнял чашку и посмотрел на Марту так, будто угощал этим кофе, чей аромат уже обволакивал ее, а потом пригубил напиток и стал пить его, не сводя с Марты взгляда, словно приглашая разделить с ним момент сладостной дегустации.

Марта, вопреки всяким ожиданиям, и глазом не моргнула, тем более что в этом его взгляде не было и следа пошлости, зато мелькнуло нечто братское. Сидя через три столика от него, она, благодаря силе фантазии, внезапно вспыхнувшей у обоих, допила вместе с ним эту черную горькую жидкость до последней капельки. А потом Человек-с-тысячей-шарфов совершенно естественным жестом достал свой блокнот для набросков и склонился над ним, а Марта снова погрузилась в решение гигантского суперкроссворда, заставляя себя прикончить наконец этот совершенно безвкусный травяной — из вербены — чай…

Опять же вопреки ожиданиям и опасениям, впервые за столько лет опробованный ею сегодня утренний кофе не вызвал ни сердцебиения, ни какого-либо другого наказания за неосторожный с ее стороны поступок. Она, подумав, налила себе вторую чашку и отпила из нее, сопроводив глоток вздохом удовольствия, приподнявшим ее плоскую, чуть костлявую грудь.

Утро продолжалось. Марта воспользовалась приливом энергии, чтобы проветрить комнату и разобрать старые газеты. Вот вчерашняя, с разгаданным на три четверти кроссвордом. В самом центре решетки ее внимание привлекло одно слово. Она написала его сразу после того, как «разделила» кофе с Человеком-с-тысячей-шарфов. Вот оно, это слово: «план». Какое там было определение? А-а-а, вот оно где: «термин, обозначающий способ завершить некое особое намерение». Марта так и не поняла, что покраснела до корней волос, просто почувствовала прилив жара к щекам.

Да, у нее теперь есть план. И особое намерение тоже есть, совершенно особое и глубоко личное намерение. После стольких лет жизни без единого желания, без единого каприза, совершенно особое и глубоко личное намерение Марты состоит в том, чтобы прийти сегодня к трем в кафе «Три пушки» и заказать Валантену две чашки черного кофе, причем только одну из них — для себя.

~~~