Дамам нравится черное (сборник)

Одному Богу известно, зачем я снова достал эту фотографию. Прошло столько лет, я столько всего пережил, но так и не смог забыть. Будто передо мной только что отпечатанный снимок, еще не подсохший, не знающий времени.

Лара была моей лучшей моделью - она об этом не догадывалась, и, попроси я ее позировать, у нее вряд ли бы получилось. Она жила в своем теле настолько естественно, что та, кем она была, и та, кем казалась, не отличались друг от друга. Словно маленький эльф Пак в лесу жизни. Полная, безграничная открытость миру - оттого что жить иначе она не могла. Прозрачная, как хрусталь, как чистое стекло, - ангел, пронизанный светом, превращающий свет в радугу, поэтому находиться рядом с ней было невыносимо.

Рассказывая о Ларе, я впадаю в пошлость, да и сама наша история закончилась пошло.

Сейчас, постарев, я понимаю, что и для меня Лара была просто женщиной. Никем. Призраком среди теней. Пустотой, которую надо заполнить. Телом, прислоненным к стене. Молчанием, не умеющим говорить.

Даже после всего, пока она уходила от меня с растекшимися по лицу голубыми тенями и тушью, держа одежду в руках, она была для меня только одним: ничем, которое должно быть забыто.

Снимки вышли не такими, как я ожидал. Между взглядом и фотографией, в которую он превращается, - целая пропасть. Техника не способна возвратить плоть, она ей враг, она по-своему переписывает лица и пейзажи. Останавливает их во времени и не дает двигаться дальше. У этой жертвы вышла злая улыбка, просвечивающая за удивлением от неожиданной гибели. Шрам на шее похож на шрам и ни на что больше: не изящное ожерелье, а царапина от когтей смерти. В расстегнутых штанах есть скрытая поэзия: незавершенное действие, остановленное прежде, чем оно вылилось в насилие. Поэтизированное смертью. Что бы он ни собирался сделать, его задержали, он остался невинным, и это превращает его в жертву. Ангелы…

Я легко провожу пальцами по раскрытым глазам, словно пытаясь их закрыть. Затем отступаю назад и смотрю на фотографии, засунув руки в карманы.

Ткань, холодная монетка, что-то мягкое.

Вытаскиваю руку, сжимая перышко.

Я забыл, что оно там лежит - перышко, которое я подобрал возле верфи.

Забывать: это у меня всегда хорошо получалось.

Сказать, что тогда я был молод, - значит не объяснить ничего. Мы оправдываем себя буйством молодости, выдумываем, будто у каждого возраста свои законы. Отпускаем себе грехи, полагая, что чему быть - того не миновать. Втискиваемся в рамки теории предопределенности, у которой доказательств мало, а веских - вообще ни одного.

Так или иначе, я был молод. Мы оба были молоды - я и Лара. Мы знали, - или нам казалось, будто знали, - что страсть не продлится долго, но утоляли ее, не скупясь.

Любовь ли это была или секс - сейчас трудно сказать. Думаю, я дал Ларе гораздо больше, чем получил взамен, но так всегда, какой смысл подсчитывать, кто кому скольким обязан. Мы делаем то, что в наших силах. Справедливости ради замечу, что ошибались мы оба, но тогда я не был готов это признать.

И когда Лара сказала, что уходит, мне это не понравилось.

Маленький эльф в комбинезоне, неравнодушный к политике. Маленький лесной эльф. Эльф, которого я фотографировал со страстью, гневом, удивлением, отстраненностью, задором, смущением, непониманием, тревогой. Эльф, которого я продолжал снимать в тот последний день, пока она говорила мне, что хочет уйти.

Эльф, удивившийся моей вспышке гнева, а потом - внезапно нахлынувшей нежности.

Эльф, сопротивляющийся моим мольбам, а потом - моим рукам, которые действуют все грубее. Эльф, отвергающий и отталкивающий меня. Напуганный эльф, которого я швырнул на постель. Эльф, пытающийся отбиваться - все слабее и слабее. Эльф, который тихонько плачет, пока я шумно дышу над ним.

Я был сильным парнем. А она - маленьким эльфом. Ей меня было не остановить. Я не помню - обняла ли она меня в тот раз, да и потом, с какой стати? Она лежала подо мной, раскинув руки, сжав кулачки на кромках перины - голубой, как тени и тушь, растекавшиеся у нее по лицу. Я не слышал, как порвалась ткань, и не почувствовал, как ее тело стало прозрачным - оболочкой, пустой оболочкой. Я был так занят самим собой, нанесенным мне оскорблением, раненой гордостью брошенного мужчины. Не знаю, я вообще всегда думал, что дело в чисто физической разнице. Женщины не такие сильные, как мы, поэтому мы выбираем легкий путь и набрасываемся на тело, вместо того чтобы попытаться понять сердце и ум - их мы не понимаем.

Когда все закончилось, Лара встала, подобрала одежду и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.

Смутившись, я застегнул штаны.

Рядом с кроватью лежало несколько перышек, выскользнувших из перины, в которую вцепилась Лара. Я подобрал одно. Ангелы…

Два часа спустя я стер из памяти все следы.

У каждого свой скелет в шкафу.

Свой я спрятал так хорошо, что от него осталась только горстка костной муки.

И перышко.

Потом, когда Лара ушла, я нашел записку.

Я - никто. Призрак среди теней. Пустота, которую надо заполнить. Тело, прислоненное к стене. Молчание, не умеющее говорить. Я ухожу.

* * *