Дамам нравится черное (сборник)

Мужчина идет за ней, спотыкаясь. Наверное, он уже не так гордится собой и своей добычей. Прежде чем взойти на мост, колеблется. Но она его окликает, и они исчезают из виду.

Воцаряется тишина.

Я стою неподвижно, волшебство рассеялось, внезапно я начинаю понимать, во что ввязался.

Полная ясность.

Ехать домой. Немедленно. Вернуться на привычный круг. Кружить по кольцу, сжимая петлю на шее города, спрятаться внутри, умереть.

Я - никто.

А вдруг он ее убьет? А вдруг завтра меня вызовут фотографировать ее труп?

Я - никто. Призрак среди теней.

Ехать домой, а потом что? Сглатываю слюну - два, три раза. А вдруг он ее изнасилует и убьет?

Пустота, которую надо заполнить. Тело, прислоненное к степе. Молчание, не умеющее говорить.

А вдруг он ее убьет?

Ангелы кричат. Требуют отмщения. Требуют, чтобы их спасли.

А вдруг он ее убьет? - кричат они.

Я - никто. Призрак среди теней. Пустота, которую надо заполнить. Тело, прислоненное к степе. Молчание, не умеющее говорить. Я выхожу из машины. И иду вдоль Навильо.

Она стоит в дверях. Волосы светятся в темноте, в левой руке что-то поблескивает.

Смотрит на меня, не улыбаясь. Закрывает бритву и говорит: "Отвезешь меня обратно в Милан? Мне в район верфи".

Я еду обратно, рядом со мной сидит мой ангел, а на панели под ветровым стеклом тихо колышется перышко.

Только подъехав к верфи, я спрашиваю себя, кого они позовут фотографировать мою мертвую улыбку?

Наверное, ангелов.

Диана Лама

На два голоса

ОТТУДА, где я стою, открывается великолепный вид. Виден весь Неаполь: город раскинулся перед моими глазами - от мыса Позиллипо до деревушек у подножья Везувия. Если повернуть голову, можно разглядеть там, вдали, Соррентийский полуостров, а рядом - Капри.

Внизу я вижу уходящую вдаль виа Караччоло, пьяцца Вит-ториа, серпантин дорожек парка Гринфео, красную громаду Нунциателлы, блестящий купол над галереей Принчипе Ум-берто, Корсо, лентой сверкающий между домами, и сады. Сады - в самых неожиданных местах, спрятанные на крышах самых красивых домов. А еще - море. Море, сливающееся с небом, - передо мой, вокруг меня. Небо, море и словно рождественский вертеп с красными, коричневыми, охровыми, песочными, каштановыми, желтыми крышами, а еще - лестницы, лесенки, террасы и неожиданные пятна зелени.

Когда я была маленькой, я мечтала жить в доме с видом. В то время из окна моей комнаты (на самом деле - сырой кладовки) видно было только стену дома напротив, стоявшего слишком близко, - чумазую, как, впрочем, и стены моего дома, а еще - уродливые оконца без занавесок, выходившие, как и мое окно, на жилища бедняков.

Я росла, глядя на чужие уродливые дома и чувствуя на себе взгляды людей, живущих напротив. Среди них были мужчины, мальчишки и взрослые, и очень скоро я поняла, что они глядят на меня не просто из любопытства.

Оттуда, где я стою, мне видно тебя, мама.

Ты красивая - такая, какой я всегда тебя представлял. Черные волосы, как у меня, голубые глаза. Мы не похожи: наверное, я больше похож на отца, но заметно, что мы с тобой родственники. Я могу бесконечно долго смотреть на тебя, на твое прекрасное и спокойное лицо, на изящные ступни и лодыжки, на немолодое, но все еще гибкое тело. Тебе почти сорок лет, но выглядишь ты гораздо моложе.

Годам к двенадцати я начала понимать, как действует мое полураздетое или обнаженное тело на мужчин, независимо от их возраста. Я красива, я и теперь красива, если забыть про годы, и была красива в то время - нежна и прелестна, как распускающийся бутон, а в голове у меня рождались грандиозные планы.

У нас в семье все были невысокого роста: отец - худой, мама - полная, как все, кто ест слишком много хлеба, картошки и макарон, потому что не может себе позволить мясо и рыбу. Мои братья и сестры словно скроены по одной мерке: низкий лоб, густые брови и широкая кость, как у всех, чьи предки на протяжении многих поколений занимались тяжелым трудом.

А я - нет. По странному стечению обстоятельств мои гены соединились так, что я получилась высокой и стройной, с длинными руками и ногами, узкими бедрами, пышной и крепкой грудью: мне еще не было и четырнадцати, а я уже носила бюстгальтер четвертого размера. Волосы у меня черные, густые и волнистые, линия бровей тонкая, нос маленький, рот пухлый, а глаза темно-синего цвета, как штормовое море. Я и сегодня очень красива и была красива двадцать пять лет назад, когда только пробовала пускать в ход оружие, которым наградил меня Бог.

Поначалу я позволяла себя целовать, тискать, ну и еще что-нибудь - за мороженое, горсть мелких монет или билетик в кино. Потом поняла, что надо назначать цену повыше, что вовсе нетрудно получить куда больше, потратив куда меньше усилий.