Едва отъехав от дома, Долохов сразу начал нудить, что первым делом надо спуститься на Рождественку, в адресный стол. Потому что там работают вроде бы до пяти только. И потом уже ехать в студенческую столовую на Провиантской.
– Если до пяти, ты и так уже опоздал, – резонно возразил Максим. – А я должен прийти выпить за Серегу, нехорошо его не помянуть, сам посуди! Поэтому ты нас с тетей Валей отвези в столовую. А сам езжай искать свою красотку куда хочешь.
– Что-то ты, брат, осмелел, – проворчал Долохов, искоса поглядывая на Максима. – У меня есть сильное искушение начистить тебе вывеску за этот конвертик… мало того, я просто обязан это сделать, понятно? Не забыл еще, как это у меня лихо получается?
Все веснушки Максима, которые обычно были не очень-то заметны, мгновенно обозначились на его физиономии.
– Не забыл, вижу, – кивнул Долохов с явно садистским, как почудилось Валентине, удовлетворением. – Ну вот и молчи.
– Володя, ну что ты пристал к ребенку! – сердито стукнула его по плечу сидевшая сзади Валентина. У нее все еще болела голова, она устала, хотела спать и понять не могла, зачем ее понесло на очередное печальное мероприятие. Неужели снова захотелось выпить на помин чьей-то души? Но ведь это сущий мазохизм… Нужны Олегу ее соболезнования и воспоминания о прошлом, правильно Валька еще ночью сказал. Тем более они не нужны жене Олега, с которой Валентина даже незнакома. Но раз поехала – ладно, держись, не кисни. В конце концов, там необязательно сидеть до конца поминок. Полчасика побыть, просто долг отдать – и поглядеть на Олега.
«Да, бабство, бабское любопытство! – с вызовом мысленно сказала Валентина неведомо кому. – Ну и ладно. В конце концов, я и есть баба!»