Дамский гамбит

Полина настороженно вскинула голову. Нет. Не она. Взглянула на часы. Еще рано — без пятнадцати девять. Женщина неотрывно смотрела на замершие стрелки. В ее голове начало что-то неохотно проворачиваться. Зрела какая-то очень важная мысль, которую ждущие высокопарно окрестили бы озарением.

Медленно женщина подняла голову. Серая «шестерка». Полина не узнала бы машину, если бы той нереальной ночью не следила за ней так внимательно и долго. И вместе с этим открытием явилось еще одно, жуткое,; гипнотически завораживающее. «Шестерка» не собирается затормаживать.

Нет. Она промчится на предельной скорости и с мерзким звуком ударит тупым носом застывшую в страхе женщину. И в этот момент стремительно погаснут и лучи весеннего солнца, и суетные мысли… А бездонное вечное небо с ужасающей быстротой «переродится» в крышку гроба. Горячая, беспокойная жизнь навсегда замкнется в узком деревянном ящике. Теперь Полина поняла философскую теорему отца Анастасия: весь мир — в одном предмете. В голове успел еще вспыхнуть обрывок фразы: ..закрытый гроб…

В этот момент одна из стоявших на противоположной стороне машин ожила и устремилась наперерез несущейся со смертельной скоростью «шестерке». В нескольких метрах от женщины машины столкнулись. Раздался хватающий за сердце скрежет покореженного металла, визг тормозов, испуганные крики. Вдруг откуда-то, как из-под земли, выскочили крепкие мужики. Один из них бросился к Полине. Сжал обеими руками плечи женщины и зачем-то спросил, словно не верил своим глазам:

— Живая?

Она молчала и, не отрываясь, смотрела на раздолбанную «Ладу», из которой выбрался белый как полотно Егорычев. Когда-нибудь он расскажет своей девчонке об этом случае из жизни настоящих ментов с усмешкой. Но сейчас его трясло. Сыщик подошел к Полине и, со злобой глядя ей в лицо, выдохнул:

— Какая же вы все-таки отвратительная женщина!

Она не рассердилась. Напротив. Почувствовала необыкновенную радость, точно услышала самый лестный комплимент в своей жизни. Ей очень хотелось обнять этого сухого, желчного парня, погладить его злое прямоугольное лицо. Но Полина не решилась. Все обхохочутся, если она сейчас бросится на шею своему спасителю, который мгновенно покраснеет и начнет отбиваться. Только прошептала:

— Слава, вы целы?

— Цел! Цел!

Большими шагами Егорычев "пошел к товарищам, которые толпились у развернувшейся «шестерки». В ней неподвижно сидела, положив на руль голову, Капитолина Юрьевна. Вверх торчала «башня» великолепного песочного цвета. Очень аккуратная, ровная, будто вылепленная из какого-то высокопрочного материала, а не из легких волос.

Наконец с трудом Кретова вышла. Через головы мельтешащих ментов она уставилась на женщину напротив. Если бы не особенная прическа, Полина, наверное, не узнала бы заведующую отделением собеса. Так преобразила, изуродовала красивое белое лицо аспидно-черная ненависть. По слогам, тихо, но так, что ее услышали все, Капитолина Юрьевна произнесла:

— Не про-щу.

Короткая фраза прошелестела, как змея, во внезапно наступившем общем безмолвии. Полина усмехнулась. Тысячи обжигающих, колких слов затанцевали на ее языке. Сейчас она выскажет этой «милой» убийце все. За себя, за заплутавшуюся девочку Свету, за неумеющего связать двух слов Васю-дурачка, за забывшего собственное отчество Дергунова, за обиженных жизнью ребят, которых Кретова с бездушной ловкостью превратила в преступников. Полина хищно ощерила рот, бросила косой взгляд на затвердевшее лицо Егорычева и вдруг, неожиданно для себя, краснея и заикаясь, прошептала:

— Прощаю вам все зло, которое вы мне причинили.

Кретова отвратительно взвизгнула, словно Полина нанесла ей сильный, неожиданный, болезненный удар. Стремительно бросилась на соперницу.

Между ними мгновенно вклинились мужики. Кретова вырвалась. Ее схватили снова. Капитолина Юрьевна царапалась, лягалась. С уст ее безостановочно сыпались грязные ругательства и угрозы.

Полину поразило, сколько, оказывается, злой, животной силы таится в этом мягком теле. С трудом она сдержала улыбку, насмешливую и торжествующую, просчитавшейся Голове.

Визжащую Кретову затолкали в «уазик». Вытирая расцарапанное в кровь лицо, к Полине подошел Егорычев.

— Все-таки поранила, зараза, — мотнул он головою.

Полина быстро полезла в сумку, достала дрожащими пальцами белый с кружевами по краям носовой платок. Протянула его менту. Тот недовольно поморщился, но платок взял. Осторожно поднес батистовый прямоугольничек к длинной глубокой царапине на щеке. Глядя недобрыми глазами на Вензу, хмыкнул:

— Все остроумничаете, Полина Александровна.

Никак не хотите успокаиваться. Но закон, к счастью, не женщина, у которой восемь пятниц на неделе. Он так просто, по зову сердца, не прощает.

— Сколько ей дадут?

— А это уже… — сыскарь развел руками, давая понять, что на этот вопрос пока никто не в состоянии ответить.

— Но она ведь.., не вывернется?

Полина с надеждой уставилась на сыщика. Тот зло передернул прямоугольными плечами. Видимо, сам сильно беспокоился за конечный исход дела.