По возвращении Рената в Россию они созванивались каждый день в течение четырнадцати месяцев и им всегда было что сказать друг другу. Они оба ждали очередной встречи, и ей не терпелось поделиться с племянником грандиозными планами их поездок к глетчерам и айсбергам, которые она припасла в качества подарка к его грядущему тридцатилетию. А потом мобильник неожиданно умолк. Ренат в сильнейшем беспокойстве сутки тщетно пытался выяснить причину. Утром следующего дня позвонил секретарь Кэт и сообщил на отменном английском, что мадам после тяжёлого инсульта скоропостижно скончалась в одной из престижных частных клиник и что, несмотря на героические, заслуживающие несомненного доверия усилия персонала, спасти ей жизнь не удалось.
Чопорная речь секретаря, получившего в своё время блестящее образование в Лондоне, оставила у Рената ощущение неправдоподобности произошедшего. «Несмотря на героические, заслуживающие доверия усилия персонала». Какого доверия? Она ещё не дожила до шестидесяти и была абсолютно здорова. Он немедленно вылетел в Буэнос-Айрес, но на похороны не успел. Слишком длинным оказался путь. В аэропорту его встретил секретарь, а через два дня адвокат Кэт ознакомил его с завещанием, согласно которому он являлся единственным наследником громадного тёткиного состояния со всем её движимым и недвижим имуществом и денежным эквивалентом…
Внимательная Нэля Дмитриевна, почувствовав его настроение после ухода неприятного посетителя, вошла в кабинет и спросила, не хочет ли он чаю или кофе, оторвав Рента от вдруг нахлынувших воспоминаний, но он отказался, сославшись на запланированные встречи вне офиса, забрал из сейфа кое-какие бумаги, диск с видеозаписью и уехал.
Grandissimo[2]
Ох уж эта парковка возле университета! Завтра только на метро! Лавировать в безумных, сказочных после долго стоявшей оттепели сугробах под тревожный стон ветра выше моих сил. Об этом красиво читать, ну, писать, наконец, но не парковаться! Я издаю очередной стон, и тут же перед моим носом освобождается место. Нет, все-таки машина – это бесспорное благо цивилизации!
В редотделе девочки суетятся с чаем. Им надо со мной поболтать. Куда же деваться бедному писателю от всенародной читательской любви? Как обычно, позволяю себе иронию. А как без неё? Обе сотрудницы – красотки, высокие, стройные, невероятно, до стона, стильные и ухоженные. Оленька – яркая синеокая блондинка, Ирочка – не менее яркая зеленоглазая брюнетка.
Я для них источник новых баек и книжек с автографами, которые они вряд ли читают. Они для меня кладезь всей непечатной университетской информации. Как жить писателю без информационного потока сплетен? Что мне особенно нравится в наших беседах, ни Оленька, ни Ирочка выдаваемых мне сплетен не фильтруют, поэтому нередко я узнаю весьма интересные и пикантные подробности о себе любимой. «О! – восклицаю я всякий раз не без удовольствия, – это надо же какие неправдоподобно восхитительные слухи обо мне ходят! И какие злые суждения! Просто любо-дорого! А я уже было начала думать, что совсем никому не интересна». «Что вы, что вы, Дарья Сергеевна, – уверяют наперебой меня обе собеседницы, – интересны, ещё как интересны! А злятся, потому что завидуют!»
Сегодня они в красках передают мне наше заседание кафедры недельной давности. Оно уже успело обрасти массой не относящихся к делу подробностей и, мягко говоря, не совсем правдивых деталей. Именно эти-то детали и являются для меня самыми привлекательными: они лакмусовая бумажка «отношения коллектива к отдельным персонажам», включая меня. В этом повествовании мы с Фёдором просто два героя, два рыцаря без страха и упрёка. Особенно, разумеется, Федя, в которого, судя по моим давним наблюдениям, влюблены обе девушки.
Вволю напившись чая, всласть наболтавшись с красотками Оленькой и Ирочкой и бегло просмотрев после их редакторской правки рукопись очередного учебного пособия, которое вряд ли кто-нибудь, кроме его авторов, будет когда-либо читать, я ставлю свою размашистую подпись, испытывая обычные при этой чисто формальной процедуре угрызения совести: я опять (ну сколько же можно!) открыла кран потоку очередной преподавательской бездарщины. Да простит меня Бог на Страшном Суде и выдаст мне не самую горячую сковородку! Только за попустительство – смягчающее вину обстоятельство! Пусть учтёт, что не я это всё написала! Не я!
– Ой, – вспоминает вдруг Оленька, – мы ведь с Ирой совсем забыли вам, Дарья Сергеевна, забавную историю рассказать.
Ценные кадры! Никогда не уйдёшь от них без свеженькой сплетни.
– Шикарную историю, Дарья Сергеевна! Вы только послушайте, – подхватывает Ирочка.