Дамы из Грейс-Адьё и другие истории

В конце сентября Веллингтону случилось провести ночь в гостинице «Седьмая сорока». Всего одну ночь, но деревенским и герцогу хватило времени, чтобы поссориться. Началось с общего неудовольствия высокомерием каждой из сторон, а закончилось стычкой по поводу ножниц для рукоделия миссис Памфри.

Визит герцога пришелся на ту пору, когда мистер Бромиос был в отъезде. Время от времени он отправлялся куда-то купить вина. Люди судачили, что однажды, вернувшись из подобной отлучки, мистер Бромиос источал слабый запах моря, другие утверждали, что аниса. Гостиницу хозяин оставлял на попечение мистера и миссис Памфри.

В тот день миссис Памфри отправила мужа наверх – принести ножницы, забытые в гостиной, где как раз обедал Веллингтон. Однако герцог отослал мистера Памфри восвояси – он терпеть не мог, когда его беспокоили во время еды.

Стоит ли удивляться, что, подавая жаркое, миссис Памфри с грохотом опустила блюдо на стол. При этом почтенная дама одарила герцога взглядом, в котором читалось все, что она о нем думала. Это привело Веллингтона в ярость, и в сердцах он засунул ножницы в карман (с искренним намерением перед отъездом вернуть имущество хозяйке).

В тот же вечер в гостиницу прибыл бедный священник по имени Дюзамур. Поначалу мистер Памфри сослался на отсутствие свободных комнат, однако, увидев, что священник путешествует верхом, решил, что нашел способ досадить сиятельному постояльцу. Мистер Памфри велел конюху Джону Кокрофту вывести благородного гнедого жеребца, принадлежащего Веллингтону, из теплого и удобного стойла, а на его место поставить древнюю серую кобылу Дюзамура.

– А герцогскую лошадь куда девать? – удивился Джон.

– Ах, герцогскую, – язвительно отвечал мистер Памфри, – пусть себе пасется с козами. За дорогой есть превосходный луг.

На следующее утро, проснувшись и выглянув в окно, герцог увидел своего любимого коня Копенгагена{16} мирно пасущимся на большом зеленом лугу. После завтрака Веллингтон вышел угостить любимца белым хлебом. У входа на луг почему-то стояли двое с дубинками. Один из них обратился к герцогу, но тот не стал слушать, что говорит поселянин (что-то про быка), поскольку в это самое мгновение Копенгаген прошел между деревьями на дальней стороне луга и пропал из виду. Оглянувшись, герцог увидел, что один из местных поднял дубинку, словно собирался его ударить!

Веллингтон изумленно воззрился на смельчака.

Поселянин медлил, как будто спрашивая себя, действительно он собирается ударить дубинкой герцога, который как-никак был спасителем Европы и кумиром нации? Замешкался он всего на мгновение, но этого было довольно: герцог вступил в Страну Фей.

За деревьями между круглых, приятных глазу холмов вилась белая тропинка. На холмах росли древние дубы и ясени. Плющ, шиповник и жимолость так заплели стволы, что деревья казались сплошной массой зелени.

Пройдя около мили, герцог оказался перед каменным домом. Здание окружал глубокий ров. Мост через ров зарос мхом, и казалось, будто он сложен из зеленых бархатных подушек. Черепичную крышу поддерживали щербатые каменные великаны, сгорбленные под тяжестью своей ноши.

Решив, что кто-нибудь из обитателей дома мог видеть Копенгагена, герцог подошел к дверям и постучал. Немного погодя он начал заглядывать поочередно во все окна. Комнаты были пусты. На пыльных полах протянулись золотистые полосы солнечного света. В одной из комнат лежал мятый оловянный кубок, – казалось, это единственный предмет обихода, завалявшийся в доме, но тут герцог заглянул в последнее окно.

На деревянной скамье спиной к окну сидела, склонясь над работой, молодая дама в гранатово-красном платье. Перед ней была расстелена великолепная вышивка. Разноцветные отблески танцевали на стенах и потолке. Будь на коленях у дамы расплавленный витраж, едва ли впечатление оказалось бы более восхитительным.

Кроме дамы и вышивки, в комнате был только один предмет – с потолка свисала старая потрепанная клетка. Внутри сидела печальная птица.

– Скажи-ка, милая, – начал герцог, заглядывая в открытое окно, – не видала ли ты моего коня?

– Нет, – отвечала дама, не отрываясь от работы.

– Бедный Копенгаген! – опечалился герцог. – Он был со мной при Ватерлоо, жаль потерять такого друга. Надеюсь, тот, кому он достанется, будет ему добрым хозяином.

Последовало молчание, в продолжение коего герцог разглядывал белоснежную шейку юной прелестницы.

– Позволишь ли зайти и поговорить с тобой, милая?

– Дело ваше, – последовал ответ.

Войдя в комнату, герцог обнаружил, что вблизи юная дама еще краше, чем обещал беглый взгляд.

– Славное местечко, – заметил герцог, – пожалуй, несколько уединенное. Если не возражаешь, я задержусь здесь на часок-другой.

– Не возражаю, – отвечала дама, – если обещаете не мешать мне.

– Для кого ты вышиваешь такое громадное полотно, милая?

Как тонко она улыбнулась!

– Для вас, для кого ж еще!

Герцог удивился:

– А можно мне взглянуть?

– Извольте, – отвечала вышивальщица.

Герцог склонился над плечом дамы. На полотне были искусно вышиты тысячи картин, одни показались ему весьма необычными, другие – удивительно знакомыми.