Дамы тайного цирка

– Это жестоко! – Я подавилась воздухом. – Как ты мог?

Моя рука снова легла на живот, где был мой ребёнок. Важны были даты. Неужели мои чувства к Эмилю были следствием чар? Было ли у нас с ним что-нибудь настоящее, кроме ребёнка, которого я носила под сердцем?

– Когда… когда ты это сделал? – Мне было очень плохо.

Отец пожал плечами.

– Когда нанял его, конечно.

Я снова опёрлась на спинку сиденья, вспоминая ту встречу на рынке на улице Муфтар, когда Эмиль купил мне яблоко. В этот момент я полюбила его – раньше, чем Отец дал ему заказ. Мои чувства к Эмилю – и его ко мне – были искренними.

9 августа 1925 года

Доро сообщил мне, что Эсме достала для Эмиля билет в цирк. К его удивлению, билеты разрешили Эмилю беспрецедентное третье посещение в качестве гостя. Я приготовилась к встрече с ним, но точно не ожидала пронзительного вопля из гримёрки Эсме. По настоянию Отца мадам Плутар рассказала сестре о моей беременности. Звук, доносящийся из комнаты, был похож на вой раненого животного.

15 августа 1925 года

На субботнем представлении Эмиль с очень несчастным видом сидел в первом ряду.

После шоу я нарочно избегала столкновения с ним, но, когда шла к себе переодеваться, услышала голос Эсме из гримёрки. Она резко крикнула:

– Убирайся!

Из её двери вышел понурый Эмиль.

– Что случилось?

– Она злится, – растерянно сказал он. – Упорно настаивает, что любит меня. Это какое-то помешательство. В конце концов я написал ей письмо, в котором объяснял, что не могу быть с ней, и просил прекратить меня преследовать. Она всё равно прислала мне билет, а потом отправила ваших двух клоунов, чтобы вызвать меня к себе. Я только что попросил её оставить меня в покое. Она в ярости, как ты слышишь. – Он указал в сторону её комнаты. – Она говорит, мы пожалеем о том, что сделали.

– Что мы сделали? – Я склонила голову и подтянула воротник к шее.

Его лицо тут же потеплело, и я поняла, что она сказала ему о нашем ребёнке. Я задохнулась. Он должен был услышать это от меня, и сестра, посчитав себя вправе рассказать Эмилю мою новость, меня предала. Её дверь была закрыта и, скорее всего, крепко заперта на замок. Я не знаю, что сделала бы с Эсме, будь там открыто.

– Я не хотела, чтобы ты узнал об этом таким образом.

– Я вообще не уверен, что ты хотела мне рассказать. – Эмиль вздрогнул, как от боли, и схватился за руку.

– Ты в порядке? – Я заметила, что на пол с его рукава не переставая капает кровь.

– О, я порезался, только и всего. – Он махнул в сторону гримёрки Эсме. – Там у двери валялся осколок стекла, я его подобрал.

Я отвела Эмиля в свою гримёрку через две двери по коридору, чтобы заняться его рукой. Порез оказался небольшой ранкой на ладони. Я промыла и перевязала рану, но боялась, что в центре она гораздо глубже.

– Тебе нужно показаться врачу.

– Не беспокойся обо мне. – Он коротко коснулся моей щеки. – Это я должен о тебе беспокоиться.

– Со мной всё хорошо. – Я отодвинулась от его руки.

– Позволь напомнить, я подозревал это, ещё когда тебя тошнило.

Я сдержанно фыркнула.

– Мы можем жить в моей квартире. Она небольшая, но на первое время подойдёт.

– Я уже говорила тебе. – Я уселась в кресло. – Мы не можем быть вместе.

– Пожалуйста, перестань думать об Эсме и подумай о нашем ребёнке, – настоятельно попросил Эмиль. – Чего ты хочешь – растить его здесь? – Он оглядел стены вокруг. – Это место ужаса. Меня предупреждали, что здесь тьма, но она же как будто проникает в кости.

– Это мой дом, – сказала я.

– Но он не будет домом нашего ребёнка.

– Ох, Эмиль.

Моя беременность всё больше страшила меня. Я знала, что не могу жить с Эмилем вне цирка. Я была уверена, относится ли это также к моему ребёнку, но даже если бы я смогла существовать в том мире, с Эмилем, я понимала, что жизнь художника требует постоянного уединения. Я видела, как мучаются Хэдли и Эрнест Хемингуэй со своим сыном, Бамби. Эрнест всегда сидит в кафе в одиночестве и пишет, пока Бамби плетётся за матерью на прогулке по Люксембургскому саду. Моя жизнь в цирке была необыкновенно яркой, меня всегда окружали только артисты. Я не могла представить себе, как жить иначе, даже с Эмилем.

Но он смотрел на меня с такой надеждой, так влюблённо.

– Сесиль?

– Звучит прекрасно, – солгала я.

23 августа 1925 года

Трудно это писать, но мне нужно запечатлеть каждую подробность.

После представления неделю назад на Монпарнасе я встретила Эмиля, и меня встревожило, что он снова выглядел так же, как в ту ночь, когда он догнал меня у «Клозери де Лила». Снова он был бледен и с тёмными кругами под глазами, в этот раз ещё более заметными.