Дань прошлому

Что и большевики ошиблись, и события повернулись в выгодную для них сторону, им ни в какой степени не повредило. Легкомысленный же просчет антибольшевиков усилил их пассивность. Большевизм представлялся таким явным вздором, порождением необузданной демагогии, противоречащей истории, что и некоторые антибольшевики из отвернувшихся от Февраля испытывали чувство удовлетворения от свержения Временного Правительства. "Дождались", злорадствовали те, кто усвоили броскую, но политически пагубную формулу Плеханова: "Полуленинцы хуже ленинцев". Отдельные чины полиции, жандармерии и черносотенцы не только сочувствовали свержению правительства Керенского, но, как могли, тому и содействовали. А "обыватель" - и, увы, не только он "держал нейтралитет" в ожидании, чем "бедлам" кончится.

"Великий Октябрь" - своеобразное явление русской истории и истории вообще. Но он не специфически русское только начало, не продукт непременно славянской души, мистики и разгула. Одно из многих тому доказательств - разноплеменность человеческого материала, который был и продолжает быть причастен к Октябрю. И до Ленина история знала революционеров-авантюристов, ни пред чем не отступавших.

И французская революция прошла чрез террор, бессмысленный и беспощадный. Но по своей длительности, количеству унесенных жертв и надругательству над человеком и над всем, что провозглашалось накануне Октября, французский террор не может выдержать никакое сравнение с отечественным, красным.

После первой мировой войны Октябрь прорвался на короткое время в Баварию и Венгрию. Когда же он проявил неожиданную жизнеспособность, это поразило воображение революционеров и контрреволюционеров во всем мире. Октябрь и его техника показались заманчивыми, их стали изучать и перенимать. Быстро появились подражатели - успешные, малоуспешные и безуспешные. Муссолини, Кемаль-паша, Гитлер, Франко, Тито - все пошли путем Ленина и Троцкого, все обязаны им большим или меньшим. Идеологии были разные, но техника переворота и захвата власти была схожа.

37-летие Октября - удел одной России. В непререкаемости этого факта осуждение русского прошлого. Октябрь не предотвратили ни изумительные взлеты и достижения русского духовного гения, ни восьмимесячное "интермеццо" Февраля. Но после 2-ой мировой войны ни одна страна не оказалась свободной от "октябристов".

По подсчетам на 1950-ый год, одних сталинистов земной шар вмещает до 24 миллионов. Это меньшинство - один процент всего народонаселения - рассеяно по всем континентам, и каждая страна сейчас на собственном опыте убеждается, что способна проделать "маленькая, но хорошо организованная и централизованная сила", располагающая не только морально-политической поддержкой КПСС.

Большевистская напористость нарастала у всех на глазах, свидетельствовала о том, что большевики всё увереннее в своем успехе. Но когда они преуспели в захвате власти, это оказалось неожиданностью едва ли не для большинства. Когда это свершилось, не только сознанием, но всем своим существом я ощутил, что произошло нечто фатальное, постыдное и гнусное, может быть, непоправимое: во всяком случае, пока большевики у власти, - не будет покоя и мира на земле - в мрак и произвол, в обман и террор будут погружены и Россия, и весь мир. Октябрь ударил по моему сознанию гораздо сильнее, чем Февраль. Я ощущал и себя лично ответственным за то, что Февраль оказался бессильным и неспособным предотвратить Октябрь.

Я не предвидел, конечно, ни красного террора, ни военного коммунизма, ни насильственной коллективизации, ни ужасов "ежовщины", ни мракобесия "ждановщины". Но я достаточно хорошо знал большевизм и большевиков, чтобы правильно оценить их "Великий Октябрь".

Ибо сущность его вовсе не в социализме и коммунизме, не в обобществлении средств производства и не в упразднении эксплоатации труда частным капиталом. За три с половиной десятилетия большевики многократно меняли свою политику, тактику и стратегию. Менялась и личина Октября, но существо его оставалось себе равным. Экономика эпохи военного коммунизма так же непохожа на, так называемый, НЭП, как этот последний на экономику пятилеток и сплошной коллективизации. Но ВЧК, ГПУ, НКВД, МВД и МГБ - родные братья и сестры, все на один лад. И в этом "душа" Октября. Не в его провозглашениях, программах и целях, которые, как правило, у всех людей и групп - благие: кто же стремится к злу, как злу, или к насилию, как насилию.

Существо Октября было не в том, во имя чего он действовал, а как он действовал, какими средствами и методами он стал тем, чем стал.