Вот Корлат, встретив малазанского сержанта Скворца, не колебалась – Спиннок слышал об этой трагической истории, но знание его было ограничено, поскольку произошло все в ходе взятия Черного Коралла и падения Паннионского Домина. А также ввиду длящегося с тех пор отсутствия самой Корлат и ее брата Орфантала. Скворцу, однако же, было под пятьдесят – он к тому времени успел пожить. Да и кто знает, сколь долог оказался бы их союз? Когда по прошествии совсем немногих лет Корлат увидела бы, что ее возлюбленный начинает деградировать – спина горбится, руки дрожат, память изменяет…
Спиннок почти что мог себе представить, чем все кончилось бы – страдающая Корлат сжимает в руках нож и думает, не будет ли так милосердней по отношению к собственному мужу. Об этом ли следует мечтать?
– Если бы не твое желание, что я ощущаю сейчас у себя внутри, – произнесла женщина, теперь уже распростертая под ним, – я бы решила, Спиннок Дюрав, что ты утратил ко мне интерес. Чувство такое, что ты сейчас не со мной, и хотя говорят, что клинок мужчины лгать не способен, я уже начинаю в том сомневаться.
Он моргнул и посмотрел ей в лицо. Чрезвычайно привлекательное, одновременно как нельзя более подходящее к избранному ей служению и в то же время слишком невинное – слишком открытое – для той, чья жизнь есть неограниченное наслаждение.
– Прости, – сказал он. – Я просто ожидал, что ты… закончишь.
Она выбралась из-под него, села и запустила длинные ногти в ежик волос.
– Последнее время нам это не удается.
– Но способность к нам вернется, – сказала она. – Обязана вернуться. Что-то… меняется, Спин.
Он смотрел на изящный изгиб ее позвоночника, на безупречную кожу, на легкую округлость бедер – как он знал, мягких и прохладных на ощупь. Наклон ее плеч говорил о временном насыщении – или же о продолжительной усталости.
– Владыка передает свое почтение.
Она обернулась к нему, удивленно воздев брови.
– Серьезно? Раньше он этого ни разу не делал.
Спиннок нахмурился.
– Скоро мне отправляться в путь.
Ее взгляд сделался жестче.
– Почему он так с тобой обращается? Словно ты ему принадлежишь, словно с тобой можно поступать, как он пожелает?
– Я делаю вместо него то, на что у него нет возможности.
– Но ты ведь не Сын Тьмы.
– Верно, я – это не он.
– Настанет такой день, когда ты вместо него умрешь.
– Умру.
– А ему придется искать себе другого такого болвана.
– Придется.
Она сердито уставилась на него, потом быстро отвернулась и встала. Черная кожа в свете ламп казалась полированной – сейчас в жрице не было ничего мальчишеского, сплошные изгибы и округлости. Спиннок улыбнулся.
– Я тоже буду по тебе скучать.
Смирившись, она негромко вздохнула. И когда снова к нему обернулась, взгляд ее уже ничего не скрывал.
– Мы делаем все, что можем.
– Да.
– Нет, ты не понял. Я про Храм и своих жриц. Мы стараемся точно так же, как и Аномандр Рейк, надеясь обрести некий смысл, некую цель. Он вообразил, что найти ее можно у низших рас – у людей с их жалкими распрями. Он ошибается. Мы это знаем, и он сам тоже знает. Храм же, Спин, избрал иной путь. Возрождение наших Врат, возвращение Матери Тьмы – в наши жизни, наши души.
– Да. И что же?
Выражение ее лица неуловимо изменилось, словно что-то сломалось.
– Нам ничего не удается, так же как и ему. Мы это знаем, и он тоже знает. Поэтому Сын Тьмы не станет говорить мне о почтении.
– Верховная жрица, – обратился он к ней, – что ты можешь мне рассказать о культе Искупителя?
– О чем?
Он поднял на нее взгляд, подивившись вспыхнувшей в ее глазах тревоге. Покачал головой.
– Нет, прощением я не интересуюсь. Когда он принял в объятия т'лан имассов, это его убило – что станется с его душой, если он обнимет и нас?
– Об этом, Спин, я предпочитаю не думать. Нет, по-своему его поступок был славным. Несмотря даже на всю напрасно пролитую из-за этого кровь – все равно… славным. Но если речь не о нашей ноше, то я твоего вопроса не понимаю.
– Культ только что родился. Во что ему предстоит оформиться?
Она снова вздохнула – что было крайне необычно и только еще раз подчеркивало, как она измождена.
– Как ты сам говоришь, культ действительно совсем молод. Как это всегда бывает с религиями, его форма – его будущее – определится тем, что происходит прямо сейчас, сразу после зарождения. И здесь есть повод для беспокойства. Паломники приходят к нему, приносят дары, молятся… Все это никак не организовано. Ничего еще не сформулировано – никакой доктрины, – а религий без этого не бывает.
Он задумчиво потер подбородок, потом кивнул.
– Почему он тебя интересует? – спросила она.