Баратол усмехнулся. Малазанцы ему нравились. Нравились, несмотря ни на что, даже на несправедливые поступки империи, даже на пролитую кровь. Худ свидетель, они не такие чопорные, как Баратоловы соплеменники в Семи Городах. Или как жители Даруджистана, если уж на то пошло. На предсказание Молотка кузнец ответил так:
– За меня не беспокойся, и не с таким справлялся. Я хочу открыть кузницу – и открою, нравится это Гильдии или нет. В конце концов они просто будут вынуждены меня принять.
– Боюсь, когда тебя убьют, тебе уже будет все равно.
– Не будет. В смысле, меня не убьют.
– Тогда они распугают всех, кто захочет к тебе обратиться.
– Молоток, я очень хорошо знаком с малазанским оружием и доспехами. Качество моей работы отвечает всем стандартам, принятым в твоей бывшей армии, а они, как тебе известно, высокие. – Он посмотрел на целителя. – Или хочешь сказать, что вы с товарищами тоже боитесь Гильдии?
– Нет, конечно. Но не забывай, что мы в отставке.
– И поэтому на вас охотятся убийцы.
– Ах да, совсем забыл. Тут не поспоришь. Все равно, Баратол, вряд ли нашей горстки хватит, чтобы твое дело держалось на плаву.
– В посольстве целая рота стражи.
– Верно.
– Здесь вообще довольно много малазанцев. Взять хоть дезертиров с северных кампаний…
– Тоже верно, только они почему-то нас сторонятся. Нам, конечно, плевать, хотя было бы неплохо завлечь их в корчму. Мы друг друга не обидим.
– Хорошо, так и буду говорить своим посетителям. Услуга за услугу.
Молоток выкинул размокший рожок и вытер руки о легинсы.
– Да, в детстве мороженое было вкуснее. С другой стороны, и дороже, потому что лед делала ведьма. Здесь же как-то обходятся с помощью подземного газа.
Баратол посмотрел на измазанную физиономию целителя и прикинул, как тот мог выглядеть ребенком. Образ заставил его снова улыбнуться.
– Мне нужно найти подходящее место под кузницу. Подсобишь, Молоток?
– С удовольствием, – ответил целитель. – Город я знаю, только объясни, что конкретно тебе нужно.
И Баратол рассказал.
Молоток долго смеялся, а потом повел кузнеца в темные предсердия города, где шумела кровь и можно было творить всевозможное коварство. При должном настрое, конечно. А настрой у Баратола Мехара был, ведь ему швырнули в лицо перчатку!
Вол – да-да, тот самый, – покачивая головой, тянет повозку с плиткой в благословенную тень входной арки. Еще несколько шагов – и он оказывается на залитом солнцем дворе, хлопая тонкими белесыми ресницами. Где-то неподалеку призывно журчит желанная холодная вода, аромат ее – легкий поцелуй на широком мокром носу, из которого торчат еще более тонкие белесые волоски. Вол вскидывает свою могучую голову в надежде, что погонщик сжалится над измученным животным.
Нет, не сжалится. Сперва надо разгрузить повозку, а потому вол будет стоять, изнывая от жажды и пережевывая свою утреннюю жвачку с громким причмокиванием и влажным клацаньем зубов. Над ним будут виться надоедливые мухи, но что уж тут поделать? Ничего. Лишь ночная прохлада разгонит их, и вол сможет заснуть во всем своем воловьем величии под звездами (если повезет), куда, видимо, и улетают на ночь мухи.
Конечно, залезть в голову к волу – значит потратить уйму времени, а в итоге все равно не найти там ничего, кроме спокойствия и умиротворения. Лучше отвлечься от жвачного зверя и посмотреть на двух подозрительных персонажей, бочком просачивающихся в ворота. Это не строительные рабочие, снующие туда-сюда, не писари, не слуги, не каменщики, не конструкторы, не инспекторы и не замерщики. На вид скорее злоумышленники, шпионы, но на деле куда хуже…
В списке двенадцать имен; одно, к счастью, вычеркнуто. Одиннадцать прочих найдены, но ускользнули, как угри, коими, без сомнения, являлись, преследуемые долгами, неудачами и кознями капризного мироздания, раздающего несчастья направо и налево. Но этим двоим уже не было дела, что там не сложилось у головорезов, которых послали наказать должников и выбить у них долги.
Освобожденные от всякого бремени, благословленные сладкой свободой, Ожог с Леффом пришли в усадьбу, которая восставала из пыли заброшенности и запустения, чтобы снова стать величественным венцом к прибытию благородной госпожи. Да, ходили слухи, что это женщина. Лицо скрыто вуалью, но глаза!
Ожог с Леффом нерешительно шли вдоль стены, стараясь держаться в тени ворот. При этом они вертели головами, как будто заблудились или собирались сбежать, прихватив плитку, охапку кирпичей или, например, мешок с железными клиньями…
– Эй, вы двое! Чего тут забыли?
Несостоявшиеся воры испуганно обернулись. Навстречу им кавалерийской походкой шагал, высоко задирая ноги, словно по трясине, седеющий десятник-гадробиец. Лефф по привычке убрал голову в плечи, явно спасаясь от удара топором – и одно это многое говорит о его прошлой жизни, правда? – после чего сделал шажок вперед и улыбнулся так криво, что это выражение больше походило на гримасу боли.
– Мы хотим поговорить с управляющим, – сказал Лефф.
– О чем?