Дань псам. Том 1

Война – это травма. Кому-то удается после нее восстановиться, а кто-то навеки остается в плену. И для многих подобное обстоятельство – вовсе не дефект личности. Не разновидность слабости, душевной болезни. Нет, в действительности это лишь следствие того, что морально цельная личность неспособна примирить противоречия в собственной душе. Такое не исцелит никакой лекарь, поскольку и исцелять-то нечего. Зуд не унять эликсиром. Шрамы не смыть притираниями. Единственный путь к примирению заключается в том, чтобы призвать виновных к ответу, отдать их в руки правосудию. Но, как учит история, подобное случается довольно редко. Поэтому шрамы у ветеранов никогда не бледнеют, раны не заживают, гнев их не утихомиривается.

К такому выводу успел прийти Провидомин и прекрасно знал – то, что он сейчас совершил с оружием в руках, его внутреннего конфликта никак не разрешит. Ибо он так же испорчен, как и все остальные, и сколь бы ни пылали его гнев, его праведная ярость, на чистое, ничем не запятнанное правосудие он не способен – оно возможно лишь совместными усилиями, неотъемлемо от самосознания народа. Здесь должно действовать общество, цивилизация. Не магия тисте анди – они явно не хотят брать на себя эту ношу, не согласны отмеривать правосудие вместо нас, людей, да и не обязаны. В результате… вот он я, здесь, и я слышу, как плачет Искупитель.

Убийство – это не правосудие.

Непоправимо. Кем он был, кто он есть сейчас. Что он делал раньше, что он сделал вот только что.

Несостоявшийся узурпатор стоял рядом с ним на коленях. Без головы, в чем заключался мрачный символизм. Однако символ этот был сложным, двусмысленным. А он не мог найти для себя в случившемся хоть какой-то правды.

Просто покатилась очередная голова.

Быть может, люди намеренно поступают дурно из одной лишь веры в возможность искупления. Оно поджидает их, словно боковой выход из зала суда, в котором мы все рано или поздно оказываемся. Даже штрафа платить не нужно, это не более чем формальный договор, снимающий с тебя всякую ответственность. Он скрепляется рукопожатием – и человек просто выходит через эту самую боковую дверь, а судья доброжелательно смотрит ему вслед. Удобный способ избежать вины и последствий.

О, для Салинд и вправду наступил кризис. Какие уж тут споры, когда сомнению подвергается само понятие искупления. Объятия Искупителя открыты для каждого, он готов принять всех. Не задавая вопросов, даруя прощение, словно оно не имеет ни малейшей ценности, при этом награда тем, кто принял его объятия, превосходит сокровища любого тирана.

И где тут справедливость? Где наказание за совершенные преступления, воздаяние за дурные поступки? Во всем этом начисто отсутствует моральный указатель. Да он и не требуется – все пути ведут в одно и то же место, где благословение раздается без лишних вопросов.

Культ Искупителя, он… отвратителен.

Она начала понимать, каким образом рождается жречество, потребность в санкционированных форматах, правилах и запретах, моральные фильтры, определяемые через понимание приемлемой справедливости. В то же самое время она теперь видела, сколь глубоко опасным может сделаться подобный институт в роли арбитра морали, отмеривателя той справедливости. Стервятники в капюшонах, что охраняют вход в залу, решая, кто достоин пройти внутрь, а кто нет. Сколько времени пройдет, прежде чем первый кошель с серебром сменит владельца? Прежде чем первый отвратительный преступник купит себе доступ в объятия слепого, не задающего вопросов Искупителя.

Она может создать подобную церковь, обратить культ в религию, наложить жесткие, непоколебимые правила, чтобы обеспечить справедливость. Но что будет, когда явится следующее поколение жрецов и жриц? А за ним еще одно, и еще? Сколько пройдет времени, прежде чем эти твердые правила превратят церковь в самодовлеющую, претендующую на власть тиранию? Сколько времени нужно для того, чтобы все извратить, если в самом сердце религии скрывается тот простой факт, что Искупитель принимает каждого к нему пришедшего. Факт, который, по сути, гарантирует, что жречество окажется поражено цинизмом, а за ним неизбежно последует и стяжательство в светской сфере.

Утрата ее была не просто утратой веры в Искупителя. Она потеряла веру в религию как таковую.

Ее молитвы дотрагивались до незримого присутствия, их согревало дыхание находящегося рядом бессмертного. И она обращалась к этой силе. Ругалась с ней. Требовала. Настаивала на объяснениях, на ответах.