Короткие волосы у нее на затылке сгреб чей-то кулак. Ее грубо вздернули вверх, повернули голову. Она обнаружила перед собой ухмыляющуюся физиономию Градитхана.
– Не стоило тебе возвращаться, – объявил тот. Дыхание его пахло келиком, губы и рот были запятнаны коричневым. Глаза странно блестели, словно омытая волнами галька. – Меня подмывает отдать тебя своим урдомам, жрица – да только не больно-то они тебя захотят.
– Хотя, возможно, захочет Крысмонах?
Она нахмурилась. Что он такое несет?
– Оставь меня, – сказала она и сама поразилась тому, как тонок и слаб ее голос. – Я желаю молиться.
Крепче потянув за волосы, он заставил ее развернуться к нему всем телом – они оказались вплотную, словно пара любовников.
– Крысмонах!
Сбоку кто-то подошел.
– Принеси-ка сейманкелика. Я хочу взглянуть, как она пляшет.
Твердые костяшки пальцев давили ей на шею, выкручивая и выдирая волосы, вминаясь в уже образовавшиеся синяки.
– Ты ничего от меня не получишь, – сказала она.
– Напротив, – ответил он. – Тебе придется дать нам дорогу, – он развернул ее лицом к кургану, – прямиком к нему.
Она не поняла, и все равно ее охватил страх, а когда она услышала чье-то приближение и булькающую в бутылке жидкость, страх превратился в ужас.
Градитхан оттянул ее голову далеко назад.
– Сейчас ты это выпьешь, женщина. Попробуй пролить хоть каплю, и ты дорого за это заплатишь.
Крысмонах шагнул к ней, поднес запятнанное горлышко бутылки к ее губам.
Она попыталась отвернуться, но крепко державший ее урдо не позволил. Другой рукой он зажал ей ноздри.
– Пей, тогда снова сможешь дышать.
Салинд сделала первый глоток.
Не найдя ее в комнате, Спиннок Дюрав надолго застыл у порога, глядя на измятый тюфяк – одеяло отсутствует, но большая часть ее одежды, включая мокасины, осталась. Он повторял себе, что удивляться не следует. Его внимание ее не слишком-то радовало.
И однако чувство было такое, что какой-то холодный ухмыляющийся мерзавец вырезал у него из груди целый кусок. Казалось абсурдом, что он мог быть столь беззаботным, столь беспечным, чтобы обнаружить в себе подобную уязвимость. Человеческая женщина такого юного возраста – да он хуже какого-нибудь старца, что сидит на ступенях храма и пускает слюнки на каждую пробегающую мимо девчонку. Сколь же отвратительной может быть любовь: вспыхнув в настолько прискорбных обстоятельствах, она заслуживает лишь жалости и презрения, да при этом еще и сияет во все стороны ослепительной глупостью.
Разозлившись на самого себя, он резко развернулся и выбежал из комнаты.
В городе вечной Ночи выпить рано не бывает, какой бы колокол ни пробил. Покинув храм и замок, он направился призрачными улицами прямиком в «Скребок».
Красноглазый Ресто за стойкой бара лишь поскреб бороду и, пока Спиннок шествовал к столику в глубине зала, не произнес ни слова. Владельцам таверн прекрасно известны все до единого лики горя, так что он, не дожидаясь заказа, принес Спинноку большую кружку эля, старательно отводя глаза в сторону.
Спиннок уставился на другие столики – пустые, он был единственным посетителем, – потом ухватил кружку и одним махом опустошил половину пенного содержимого.
Когда Ресто подносил ему третью кружку, дверь распахнулась и внутрь вошел Провидомин.
Спиннок вдруг встревожился. Запах крови он почувствовал даже отсюда, лицо вошедшего было искажено, казалось постаревшим и бледным, а взгляд – столь дик, что тисте анди сразу отвел глаза.
Словно не обратив внимания на реакцию Спиннока, Провидомин подошел к его столику и уселся напротив. Возник Ресто – с кувшином и второй кружкой.
– Она не хочет моей помощи, – пожаловался Спиннок.
Провидомин молча наполнил свою кружку элем из кувшина и звучно поставил его обратно на стол.
– О чем это ты сейчас?
Спиннок снова отвел глаза.
– Я не мог тебя найти. Где только не искал.
– Сыграть не терпелось?
– Перед тобой, Провидомин, сидит жалкий старец. Кажется, мне нужно пожертвовать здесь и сейчас последними остатками собственного достоинства, чтобы рассказать тебе все.
– Не уверен, что я к этому готов, – ответил тот. – Я слишком ценю твое достоинство.
Спиннок поморщился, все еще не в силах встретиться с Провидомином взглядом.
– Я влюбился.
– Ну что ж. Вот только жениться на ней ты ведь не сможешь, верно?
– На ком?
– На Верховной жрице – но тебе давно уже пора было осознать, что она тоже тебя любит, и, вероятно, всегда любила. Треклятые вы анди – живете так долго, что будто бы уже не способны осознать происходящего с вами здесь и сейчас. Будь у меня твои бесчисленные годы… но нет, я б подобным мыслям глаза повыцарапал. Не хочу я столько жить. И так уже зажился.
Голова у Спиннока пошла кругом. Верховная жрица?
– Нет, не всегда. То есть я хочу сказать, она меня не любит. И вообще я не про нее.
– Нижние боги, Спиннок Дюрав, ну и болван же ты!