Дань псам. Том 1

Она ушла туда. Одна. Туда, где заговорщики, не скрываясь, разрабатывают свои безумные планы по возвращению жестоких времен. Цинично пользуясь для этого святилищем ко всему безразличного бога. Может статься, она попросту вернулась к своим – но если так, Спиннок Дюрав должен узнать всю правду.

В нескольких шагах впереди в канаву скользнула крыса. Он уже приблизился к запущенному лагерю, от которого воняло так, что не смыть никакому дождю.

Нападут ли на него? Хотелось бы надеяться. Если заговорщики попрячутся в норы, выкурить их оттуда будет непросто. А если она попытается спрятаться, что ж, ему придется прочесать каждую развалюху и навес, обследовать все дырявые палатки и фургоны на проржавевших осях.

От деревьев на склоне по другую сторону лагеря приплыло птичье пенье, звук оказался поразительно чистым. Размокшие под дождем кострища тянули ввысь волнистые щупальца дыма, Провидомину каждое представилось толстой змеей. Он вдруг осознал, что направляется прямо в гнездо.

Но тебе, Спиннок, этого делать не придется, не нужно даже об этом знать. Это все людские разборки, и если она того пожелает, то да, я ее отсюда вытащу. И верну тебе. Спасти хотя бы кого-то одного будет уже достаточно.

Интересно, а Искупитель когда-либо смотрел на это подобным образом? Заключить в объятия одну душу на глазах у тысяч других жаждущих – но нет, он не выбирает, не сравнивает их между собой. Он принимает всех.

Провидомин осознал, что ему как-то все равно. Это не его бог. И вставал он на колени рядом с курганом не ради искупления. Я был одиноким. И подумал – вдруг он тоже одинок? Да чтоб тебя, Верховная жрица, зачем ты меня вообще трогала?

Это не моя заваруха.

Спиннок, ты у меня в долгу, и никогда об этом не узнаешь. Я ничего тебе не скажу – просто дам дождю смыть кровь со своих рук…

Он отправился в путь наполовину пьяным, но хмель уже выветрился. Сейчас все в нем пылало словно огнем.

Достигнув склона у главной улицы лагеря, он начал подъем. Дождь был столь мелким, что скорее напоминал туман, и однако он сразу же промок насквозь, из рукавов повалил пар. Земля под ногами неприятно подавалась при каждом шаге. На самую вершину он взобрался, сильно наклонившись вперед, чуть ли не встав на четвереньки от спешки.

Когда выпрямлялся, нечто мелькнуло на самом краю зрения. Он услышал треск, в голове что-то взорвалось хрустом, потом ничего не было.

Градитхан стоял над распростертым Провидомином, глядя ему в разбитое окровавленное лицо. Крысмонах подобрался поближе и присел на корточки рядом с телом.

– Жив. Но захлебнется кровью, урдо, если я его не переверну. Как ты пожелаешь.

– Давай, переворачивай – он мне нужен живым, во всяком случае, сейчас. Забери оружие, свяжи, потом оттащишь к Священному Шатру.

Градитхан облизал губы, почувствовав на языке затхлый вкус засохшего келика. Ему хотелось еще – свежего, сладко-горького, но рассудок сейчас был важней. Внимательный, острый, все подмечающий.

Крысмонах начал отдавать распоряжения насчет Провидомина двоим урдомам, а Градитхан направился в Священный Шатер. Да, это освященная почва, но теперь ненадолго. Скоро им достанется весь курган. Вместе с ничего не подозревающим божком внутри.

Когда он проходил мимо, бывшие паломники Искупителя падали на колени. Кто-то стонал, не отойдя после ночного танца. Другие тупо таращились в грязь перед собой, опустив головы, из раскрытых ртов капала коричневая слизь. Все это могло показаться признаками разложения, но Градитхан не позволял подобным мыслям себя сбить.

Умирающий бог важнее, чем Черный Коралл и его сумрачные правители. Важнее, чем Искупитель со своим жалким культом. Песнь Умирающего бога есть песнь боли, а разве боль – не истинное проклятие смертных?

Он слыхал и про иной культ, в другой стране, посвященный некоему Увечному богу.

Быть может, заметил сегодня утром Крысмонах, налицо тенденция.

Наблюдение это попахивало святотатством, и Градитхан напомнил себе, что мага следовало бы как следует отлупить – вот только не сейчас. Крысмонах Градитхану был пока что нужен.

Он ступил в Священный Шатер.

Да, она продолжала танцевать – теперь извиваясь на земляном полу, вероятно, слишком обессилевшая, чтобы подняться, и однако чувственности в ее движениях по-прежнему было столько, что у Градитхана дух перехватило. Ему было уже не важно, что она – Дитя мертвого семени. В конце концов, родителей не выбирают. Кроме того, она уже удочерена. Умирающим богом, благословенными болью и экстазом, что он дарует.

Да, пусть танцует, пока не распахнутся врата.