На подобные вопросы она ответить не могла. Наверное, никто не мог. Впрочем, перед ней стояли более насущные проблемы, и весьма неприятные к тому же. Отряд бывших военных – судя по всему, паннионские тенебрии, – совершал набеги на лагеря паломников. Они грабили вновь прибывших, отнимая дары, которые те принесли на курган, избивали и даже насиловали.
Каждый лагерь выбрал по представителю, и эта группа пошла к Салинд с мольбой о помощи. Но что она могла ответить?
– Жрица, ты сказала, что Искупитель встревожен, – заговорил старший – пожилой худощавый мужчина.
Когда-то он был торговцем в Капастане, но перед осадой бежал на запад, в Сольтан. Там он своими глазами наблюдал Изгнание – ночь, когда из города выдворили передовых агентов Паннионского Домина. Он был среди первых паломников, пришедших к Великому кургану, и, похоже, намеревался провести здесь остаток дней. Все накопленные богатства он пожертвовал кургану – точнее, человеку, которого он когда-то знал и который ныне переродился в бога.
– Его тревожит Градитхан со своими головорезами. При жизни Искупитель был солдатом. Почему он не уничтожит тех, кто нападает на его последователей?
Салинд всплеснула руками.
– Простите, друзья, но я не общаюсь с ним. Я могу лишь… чувствовать его эмоции. Но мне кажется, Искупитель тревожится не из-за деяний Градитхана и его приспешников. Произошла… вспышка. Не здесь, вдалеке, но от ее силы содрогнулся сам эфир. – Она помолчала. – В ней ощущался привкус Куральд Галейна – пути тисте анди… и еще чего-то очень знакомого, словно южный сезон бурь, который каждый год повторяется снова и снова.
Взгляды собравшихся были пусты.
Салинд вздохнула.
– Тучи клубятся над морем – можем ли мы заставить их раствориться? Может ли кто-то из нас прогнать прочь ветер, дождь, град? Нет. Силы эти выше нас, мы не в состоянии на них повлиять. Они бушуют в небесах над нами, как им заблагорассудится. Вот что я ощущаю, друзья мои: волны, прокатывающиеся по эфиру, нарождающуюся на юге бурю, беспокойное шевеление Искупителя.
– Значит, мы для него – ничто, – произнес торговец, глаза его печально заблестели. – Я пожертвовал все свое богатство, а взамен получаю безразличие. Если бог не может защитить нас, в чем смысл поклоняться ему?
Как бы ей хотелось иметь готовые ответы на такие вопросы! Разве не в этом хлеб жреческой профессии? Выдавать удобоваримые ответы, пространно намекающие на пути к истинному спасению? Демонстрировать благостное лицо, осененное богоданной мудростью и освещенное святым духом?
– Я полагаю, – заговорила Салинд, подбирая слова, – вера, дающая однозначный ответ на любой вопрос, не может считаться истинной, ведь ее основная цель – успокоить разум и прекратить вопросы. – Видя, что паломники – все шестеро истово верующие – хотят возразить, жрица подняла руку. – Должна ли вера давать умиротворение, когда повсюду процветает несправедливость? И она будет только расти, если верующие, преисполненные блаженства, станут проходить мимо, удовлетворенные своей моральной чистотой и спокойствием духа. Да, вы можете протянуть руку страждущему, указать ему путь, тем самым преумножая число блаженных. Но всегда будут те, кто отвергнет вашу руку, ибо душа их склонна к исканиям, и они боятся впасть в соблазн умиротворения, не доверяют легким ответам. Станете ли вы считать их врагами? Восстанет ли против них святое воинство? Сокрушит ли неверных?
Она всмотрелась в глаза торговцу.
– Друзья мои, не слышите ли вы в моих словах тот ужас, который пережили эти земли? Не он ли погубил Капастан? Не от него ли отмежевались правители Сольтана, изгоняя паннионских священников? Не против него ли боролся Искупитель ценой своей жизни?
– А как быть со страданиями моей дочери? – процедила одна из женщин. – Ее изнасиловали, и теперь взгляд ее пуст. Разум покинул ее тело и едва ли вернется. Градитхан уничтожил ее. Что же, он не понесет никакого наказания? Когда я забирала у него дочь, он смеялся. Я держала на руках ее обмякшее тело, а он
– Осененный Ночью должен вернуться, – изрек торговец. – Он должен защищать нас. Пусть объяснит, чем мы его подвели.
Салинд вгляделась в лица сидящих перед ней. Страх и злость, боль и нарастающее отчаяние. У нее не хватало воли отказать им, но что она могла сделать? Она не напрашивалась в жрицы; она до сих пор не понимала, как вообще стала ею. У нее была своя боль, свои травмы, как с ними быть? Салинд вкушала человеческую плоть. Не кровавые ошметки случайной жертвы, нет. Перворожденные тенескаури, Дети мертвого семени, считались особенными – и чтобы подчеркнуть эту особенность, должны были есть своих же сородичей. Как быть с