Данбар

– Именно поэтому мы для отвода глаз оставляем «Глобал-один» в Манчестере и собираемся лететь на чартерном самолете из Ливерпуля. Даже если Флоренс обнаружит лайнер отца, это не приблизит ее к нему ни на дюйм!

– А у нее есть акции?

– Нет, их передали другим дочерям после того, как они с Данбаром разругались.

– И она его ищет? Что это? Преданность обиженной дочки? Нечто вроде стокгольмского синдрома?

– Может, и так. Но в ее случае, думаю, она просто любит папу.

– Считаешь, она хороший человек? Это твое объяснение? А что ты думаешь по поводу…

– Извини, что перебиваю, Стив, но тут от Эбби пришла эсэмэска на мой другой телефон: она пишет, что срочно хочет меня видеть.

– Я вижу, они держат тебя на коротком поводке!

– Ты даже не представляешь, на каком! – отозвался доктор Боб.

– Держись, мой друг! Это же только до вечера четверга!

Доктор Боб дал отбой, зная, что если он не появится через минуту, Эбби сама за ним придет. Его сердце бешено забилось, тело пронзили тысячи иголочек, во рту пересохло, и кожу на голове одолел зуд. Он стал развалиной: его тело превратилось в клубок неконтролируемых симптомов и жутких побочных эффектов. Длинный проход по коридору к королевскому люксу напомнил ему книгу, которую он и в последнее время читал ради забавы: «Жестокие и необычные наказания» – так называлось это издание. В главе, которую он прочитал во время полета, описывалось, как во времена короля Якова изменников после удушения на виселице кастрировали и потрошили, вырезая внутренности, пока те еще были живы, после чего, вероятно, с неспешной педантичностью раздирали на куски. Сейчас, когда он пребывал в хрупком, почти истерическом, состоянии полного изнурения и его веки были словно покрыты изнутри полосками наждачной бумаги, многоцветный хаотичный узор на ковровой дорожке под ногами, призванный скрыть пятна и выглядящий так, будто этот несчастный ковер претерпел все мыслимые мучения задолго до того, как покинуть ковровую фабрику, казался ему досками эшафота, замызганными следами изощренных пыток. Доктор Боб на мгновение прислонился к стене и невольно издал приглушенный всхлип. Он размышлял о казни сэра Эверарда Дигби[15], который после того, как палач вырвал у него из груди сердце и высоко воздел над головой с криком: «Се сердце изменника!» – умудрился прохрипеть: «Ты лжешь!»

Доктор Боб бессильно соскользнул вниз по стене. Где же чувство гордости за успешно осуществленный обман, где чувство восторга от внезапно обретенного преимущества? Сейчас больше, чем когда-либо прежде, ему нужно было нащупать связь с этим хладнокровным ублюдком, притаившимся в самой сердцевине его естества, а вместо этого он лишь проливал слезы по поводу давным-давно погибшего непокорного и несгибаемого католического мученика, словно оплакивал нечто, чего сам не мог достичь: опыта самопожертвования ради убеждений, ради общества, ради идеала…

Он ударил кулаком по стене со странной, словно чужой яростью, не рожденной внутри, но словно навязанной извне. В отсутствие кого-то, в отношении которого он мог бы проявить жестокость, ему пришлось ограничиться костяшками собственных пальцев. Боль пронзила его и выбила из жалкого душевного состояния, и, выпрямившись во весь рост и снова зашагав по коридору, он вспомнил, что к вечеру четверга станет невероятно богат, и богатство принесет ему независимость, и все это случится не благодаря нудной тяжкой работе и не благодаря аморальному благу внезапного наследства, но лишь благодаря уму, хитрости, харизме и преодолению рабской морали, которая удерживает в узде менее значительных людей. Денежное вознаграждение от Когниченти, которое тот переведет на его счет в швейцарский банк на следующий день, ожидаемое удвоение цены его пакета акций «Данбар-Траста» после поглощения, вкупе с зарплатой, о которой он предусмотрительно договорился с девчонками Данбар до того, как всадить им нож в спину, позволит ему вести жизнь, по крайней мере, неотличимую от той жизни, к которой он уже привык, будучи личным врачом в свите у миллиардеров. Доходность его собственных инвестиций будет невысока, но, не имея детей и не имея намерения продлевать свою жизнь дольше, чем ему позволят его способности держать под контролем любую жизненную ситуацию, в которой ему суждено оказаться, он не возражал против того, чтобы промотать весь свой капитал и оставить после себя кучу долгов.

К тому моменту, как двойные двери в конце коридора распахнулись перед ним, он сумел придать своей походке уверенную легкость.

– Где ты пропадал, черт возьми! – недовольно бросила Меган.

– Не стоит так кипятиться! – улыбнулся доктор Боб. – Я вижу, ты сгораешь от нетерпения. Береги себя, иначе в один прекрасный день, – он сделал паузу и вдруг громко щелкнул пальцами прямо перед ее глазами, – ты свалишься замертво от инфаркта или от инсульта.