Данэя

— Хорошая у тебя дочка, — наконец произнесла Ева.

— Хорошая! И сын у меня тоже хороший. У меня с Даном.

— У тебя с Даном, — задумчиво повторила Ева.

— Я хотела тебе первой показать наших детей — в их появлении на свет есть и твоя заслуга. Но ты не навестила нас. Почему? Почему даже не отвечала на мои вызовы? Ведь ты дала мне свою пластинку.

— Много почему, как много! Сколько воды утекло с тех пор.

— Что случилось с тобой?

— А! Да ничего.

— Ты хотела поговорить.

— Пожалуй, передумала.

— Что с тобой?

— Со мной? Ничего. Просто устала от всего.

— От чего?

— Я же сказала: от всего.

— Ну-ка, — вдруг решительно заговорила с ней Эя: — расскажи мне! Все до конца.

— Что тебе рассказать?

— Что случилось с тобой: отчего ты стала такая.

— Кто дал тебе право требовать?

— Ты. Сама. Я — мать. Ты этого хотела.

— Хотела, — эхом отозвалась Ева.

— Ты и Лал. Ты ведь была его другом. На Земле не было никого, кто был бы ему по взглядам ближе тебя.

— Да: было. И нет больше. Прошло. Я уже теперь ничего не могу.

— Не смей так говорить!

— Ты уже даже кричишь на меня?

— Кричу! Почему ты думаешь, я — не должна кричать? Или ты уже забыла, почему рыдала дочка? Ты думаешь, я — спокойно смотрела на малышей? Разве — ты не знаешь?

— Знаю! Прости меня, — обняла ее Ева. — Да: я знаю — одного ребенка вы потеряли.

— Нашего Малыша, — Эя чувствовала, как охватывает ее слабость. Напряжением воли заставила взять себя в руки. — Ева, ты должна мне рассказать — все. Немедленно.

— Да, сестра. Садись. А еще лучше ляг на траву. Я сейчас. Только соберусь немного с мыслями. Не так-то легко начать. Я буду говорить не совсем связно, ты уж не обижайся.

Она села рядом.

— Вот так.

Вы улетели, когда мы только добились первых ограничений отбраковки. Мы — педагоги и врачи. Не все — только те, кто занимается детьми трех первых ступеней. На которых производится она — отбраковка.

И Лал был когда-то с нами. В самом начале. Но он хотел не только то, что мы. Лал высказался и против существующего использования неполноценных вообще, — и его никто не поддержал. Даже мы. Я тоже: не очень понимала, что он хочет. Его услали в Малый космос.

Дальше мы продолжали без него. Когда после обновления Дана он вернулся из Космоса, то в нашем движении уже не участвовал. Совсем. Не знаю, почему. Может быть, потому, что стал готовиться вместе с вами к полету туда.

— Ева, он нашел другой путь, — прервала ее Эя. — Во время полета туда он раскрыл нам глаза на все, что творится. Мы потеряли его там сразу же, и то, что он хотел, сделали уже без него. И будем делать дальше. Потом я расскажу обо всем. А теперь извини, что перебила тебя. Продолжай, пожалуйста!

— Подожди! Вы хотите того же, что хотел Лал?

— Да, Ева. Теперь это — главный смысл нашей жизни.

— Да вы понимаете, что это значит? Одни, — кто вас поддержит?

— Пока — только один. Может быть, еще кто-то, кого мы успели ознакомить с взглядами Лала.

— И кто он, тот один, который уже сейчас с вами?

— Ли, Ева. Твой Ли.

— Вы не понимаете, какой опасности подвергаете его!

— Понимаем. И он понимает. Но мы знаем и меру нашей силы. А Ли не боится опасностей. Кому, как не нам, кого он спас, сделав невозможное, не знать это? И я верю, что и ты будешь с нами.

— Я? Не знаю, — она снова сникала. — Прости, но мне теперь трудно говорить.

— Нет: продолжай!

— Хорошо, — не сердись, пожалуйста.

— Вы дальше продолжали без Лала… — подсказала Эя.

— Да. И нам удалось тогда добиться ограничения отбраковки. Частичного — но все же это была победа: за часть детей мы уже могли не бояться.

«За счет увеличения потомства неполноценных», подумала Эя, но ничего не сказала: боялась снова перебить и так с трудом говорившую Еву.

— Мы добились победы без привлечения к решению вопроса всего человечества. Наши противники отступили — видимо из-за страха, что, придав нашему движению широкую огласку, мы добьемся гораздо большего: кризис кончился, и люди немного оттаяли, стали менее безжалостными и к себе, и к другим.

Единственным аргументом наших противников была ссылка на то, что и в нынешних условиях требуется не меньшее напряжение — для решения грандиозных задач, связанных с освоением новой планеты. Поэтому ограничивать отбраковку в еще большей степени нельзя.

И это убедило даже кое-кого из участников нашего движения. Наши ряды поредели. А те, кто были против, усиленно пропагандировали свои доводы против нас.

Кампания продолжалась, но уже с очень малыми результатами. Мы, пожалуй, поздно обратились ко всему человечеству: всемирное голосование уже слишком мало нам дало. И все равно — мы продолжали бороться.

Я все больше начинала понимать, что дальше почти ничего не добьемся, не устранив основное условие возможности отбраковки: дети не должны быть общими — а, по сути, ничьими. Для этого женщины — все, а не одни неполноценные роженицы, сами должны рожать и растить детей. Тогда им уже не была бы безразлична судьба их ребенка, и отбраковка не смогла бы больше существовать. Она исчезла бы. Начисто.