Даниэль Друскат

«Верно, — легко согласилась она, — сегодня женщине незачем казниться от несчастной любви».

Что тут возразишь? Оба молчали, глядя в ночное небо, звездам нелегко было соперничать с яркими огнями большого города.

Через некоторое время Розмари продолжала:

«Пока была с тобой, я чувствовала себя виноватой перед Иреной, а уехав, опять испытывала чувство вины, зная, что оставила тебя в беде, — и тем не менее не могла поступить иначе. Спрашиваешь, чего я хотела добиться? Перебороть свою горькую любовь, потому-то и набросилась на первую попавшуюся работу. Никому, кроме себя самой, я в этом не признавалась. Многие сочли это тщеславием, а на деле это было чистой воды отчаяние, во всяком случае поначалу, только позднее работа стала доставлять мне удовольствие. Не знаю, зачем я тебе это говорю, еще вообразишь бог весть что. Стало быть, чего я хотела добиться? Забыть тебя, Даниэль!»

Ее слова тронули его. Разве он не пережил подобное? Ему хотелось обнять ее, но было страшно прикоснуться, и он спросил:

«Тебе удалось?»

«Я забыла тебя, Даниэль».

Она отшвырнула сигарету и встала. Подняла воротник плаща, потому что было прохладно, сунула руки в карманы и, откинув голову, заглянула ему в лицо.

«А ты, — спросила она, — как было с тобой?»

«Я по-прежнему в Альтенштайне», — сказал он. Потом предложил ей руку, и они пошли дальше через маленький парк, через улицы, мимо освещенных витрин.

«И чем же ты занимаешься? — спросил он. — Какой работой? Ведь ты так и не сказала. Может, уже председатель кооператива, от тебя всего можно ожидать».

«В данный момент я на четвертом курсе. Учусь в университете имени Гумбольдта, на сельскохозяйственном факультете».

Он только сказал: «Ага!» — и больше ничего.

«Ты удивлен?» — спросила она.

«Нет-нет. — Он протестующе поднял руки. — Что ты».

«Вот, — сказала она, как ему показалось, чуточку резковато, — а я-то думала, ты удивишься. Что ж, из Друскатовой кухни в аудиторию, по-моему, это все-таки шаг вперед».

«Что здесь необычного? — нахмурился он и остановился перед витриной. — Смотри. — Он показал на застывшие в неестественно вывернутых позах манекены, изображавшие дам в дорогих шубах. Друскат нагнулся: — Каракуль, десять тысяч, — разобрал он. — Когда-нибудь сможешь себе позволить, доктора недурно зарабатывают».

Она и ты, подумал он, такое нельзя повторить. И что ей делать в Альтенштайне. Погуляем еще немножко в ночи, а потом скажем: «Очень приятно было повидаться, прощай!»

«За восемь тысяч можно купить «трабант», знаешь, я бы не отказалась от маленькой машины, на работе пригодится».

Потом она снова взяла его под руку, и они пошли дальше.

«Трудно было?» — спросил он.

«Что?»

«Все, — сказал он, — учеба», — а имел в виду забвение — трудно было забыть?

«Я часто думала, что не сумею, не справлюсь, брошу, но там подобралось еще несколько человек вроде меня, которые пришли в университет не сразу после школы, и мы всегда держались вместе. Я была не одинока, если хочешь знать».

«Друзья?» — спросил он.

«Друзья», — ответила она.

«Один друг?» — допытывался он.

«Много, — сказала она. — Но теперь твоя очередь рассказать о себе. Что поделывает Аня?»

«Аня?» — Он тихо засмеялся, для начала сообщил, сколько ей лет — одиннадцать, и какая она высокая — он поднял руку до уровня своей груди, и какая хорошенькая — он испытующе посмотрел на Розмари, — точно такая же хорошенькая, как она, потом поведал о любимой дочке поистине чудеса: между прочим, она и хозяйка... нет-нет, он не женился — хотя, видимо, кое-какие шансы у него еще есть... Одно время, Аня тогда была еще совсем малышка и каждое воскресное утро забиралась к нему в постель. — «Однажды я спросил: зачем ты это делаешь? Знаешь, что она ответила? Потому что ты красивый».

Они медленно шли под аркадами Нашмаркта. Даниэль прислонился к колонне, засунув руки в карманы плаща, с гордо поднятой головой, и посмотрел вниз на Розмари.

«Можешь полюбоваться, — усмехнулся он. — Потому что я красивый, дети не лгут».

Она подошла к нему совсем близко, серьезно заглянула в лицо, полуосвещенное и полускрытое тенью:

«Ты изменился, Даниэль».

«Я тебе больше не нравлюсь?» — спросил он.

«Что-то у тебя в лице незнакомое, — сказала она. — Горькая складка у рта, даже когда смеешься. Пока ты рассказывал об Ане, ее не было, а теперь, Даниэль, она снова там».

Она вдруг подняла руку и кончиком пальца провела по резко очерченной складке на его лице, тянувшейся по щеке до угла рта.

Незаметно повернув голову, он почувствовал кончик ее пальца на губах и смог его поцеловать, потом схватил ее руку:

«Мне пришлось вдоволь хлебнуть горя, сама знаешь и удивляешься, что это заметно».

Он вспомнил, с каким отчаянием рассказывал тогда Розмари свою историю, искал ее поддержки, бросился к ней, обнял и бормотал ей в шею: «Мы им докажем, что хозяйничаем не хуже Штефана со всеми его приспешниками. Ты должна мне помочь, любимая, должна, должна».

«Ты достиг того, к чему стремился?» — спросила она.

Он медленно покачал головой, все еще чувствуя на губах ее прикосновение.

«Отчего же?»

Он пожал плечами.