Даниэль Друскат

«Многим я обязан женщинам, — думал он, — молодым и старым, заменившим мне мать и любимым, без них я был бы не я, не ведал бы, что такое печаль и счастье, какое наслаждение приносит борьба и как прекрасна жизнь, я пропустил бы мимо ушей иное предостережение, не ощутил бы лишнего стимула, не имел бы утешения, когда нужно, да и мужества тоже.

Прокурора это не касается».

5. Послеполуденная жара дрожала над асфальтом, когда служебный автомобиль, предоставленный Гомолле по его настоятельной просьбе, въехал в центр округа. Шофер уже немного поскучнел, ему пришлось долго ждать в Альтенштайне; теперь он искал и в конце концов нашел поблизости от здания суда местечко для стоянки. Гомолла со Штефаном вышли из машины.

Как долго они здесь пробудут? Шофер тыльной стороной руки вытер со лба пот. Гомолла сказал, что около часа, и сунул водителю десять марок. Тот начал отнекиваться.

— Бери, бери, не ломайся, сходи перекусить или мороженое купи.

Из вахтерки Гомолла позвонил прокурору, потом вместе со Штефаном поднялся по каменной лестнице. Лестница была крутая и неудобная. Гомолла слегка запыхался: сердце-то больное. Он покосился на Штефана — тому, кажется, приходилось не лучше.

— Ты слишком тучен для своего возраста, — неодобрительно заметил Гомолла.

— Тучный, да могучий, — отпарировал Штефан одним из своих афоризмов.

— Ну-ну.

Они прошли по коридору — освещение было тусклое, в стене пробиты только узенькие ниши, — и их пригласили в комнату для посетителей. При виде взрослых Аня и Юрген поднялись из своих кресел.

Штефан удивился, а ведь его ошеломить не просто:

— Что вы здесь делаете?

— Пришли навестить ее отца.

— Узнать правду, — сказала Аня.

И Юрген рассказал, что кое-что они уже выяснили у деда.

— Вот как! — Гомолла, склонив голову к плечу, взглянул на мальчугана, потом поздоровался и надолго задержал Анину руку в своей. — Девочка, — сказал он, — до чего же ты стала красивая. И невероятно похожа на мать.

Снова отворилась дверь. Вошел Друскат. Его предупредили, кто к нему пришел. Он улыбнулся — улыбаться можно и от смущения. Аня бросилась ему на шею, он похлопал ее по спине, поцеловал в щеку, отстранился. За руку поздоровался с Юргеном, потом крепко тряхнул Штефанову лапищу. Гомолла сделал вид, что не замечает протянутой руки Друската.

— Густав. — Друскат произнес его имя просительно, но старик только пристально глядел на него, на человека, которого знал столько лет, он подобрал его в лесу, заменил сироте отца, любил его, этого Даниэля Друската, и сейчас чувствовал себя обманутым и преданным.

«Никаких фамильярностей, — думал он, — было да сплыло, мой милый».

Друскат долго стоял с протянутой рукой, потом опустил ее. Никто не говорил, каждый наблюдал за происходящим, и все обрадовались, когда появился сотрудник прокуратуры и прервал тягостную для всех сцену.

Гомолла напустился на вошедшего:

— Ваш шеф обещал принять меня. Сколько еще ждать?

— Минуточку, товарищ Гомолла.

Сотрудник принес чемоданчик. Прежде чем поставить его возле двери, он приподнял его, демонстрируя всем, и только после этого удалился.

Друскат кивнул.

— Так что же? — спросил Штефан. — Они тебя отпускают?

— Да.

— Процесса не будет? — наседал Штефан.

— Само собой, отвечать ему придется, — сердито вмешался Гомолла. — Но сперва он разрешит мне задать несколько вопросов.

Штефан поднял руки:

— При детях?

— Пусть спрашивает. — Друскат сел.

Остальные тоже опустились в кресла, обитые кожезаменителем. Только Гомолла продолжал стоять.

— Не знаю, как обстоит дело, — это я скоро выясню, — и все же не могу тебя понять. Являешься сюда с улыбочкой, как ни в чем не бывало. Ты что же, думаешь, все позади?

Друскат медленно покачал головой:

— Двадцать пять лет я носил это в себе, вот что было тяжело. Теперь у меня точно гора с плеч свалилась.

— То ли еще будет, — с легкой иронией заметил Гомолла. — Одно ясно: прежде чем суд скажет свое слово, тебе придется держать ответ перед товарищами по партии. Что ты им скажешь?

Друскат не мог усидеть на месте, встал, прошелся по комнате, не глядя ни на Штефана, ни на детей, напряженно ожидавших ответа. Наконец он остановился, посмотрел в хмурое лицо Гомоллы и сказал:

— Долгие годы я думал об этом. Я оказался замешан в преступлении и не мог защититься. На кого мне было опереться? Людей вроде тебя в ту пору было мало, Густав.

— Они были, тысячи таких, как я, пора бы тебе знать.

— Да, — резко воскликнул Друскат, — но тогда я не знал ни одного, я же был мальчишка, и ты намерен судить меня? Или другие, половчей, а может, повезучее меня... — Он встал за Штефановым креслом, оперся на плечи своего друга и противника и слегка тряхнул его: — Они признают меня виновным?

— Успокойся, — примирительно сказал Штефан и похлопал Друската по руке.

— Или эти двое? — Друскат показал на детей. — Ведь это не их заслуга, а просто везение — расти в лучшие времена. И всем им действительно дозволено судить и презирать меня?