Даниэл Мартин

Что беспокоило меня куда больше — это их постоянное присутствие и благодарность. Полагаю, они считали это для себя очень хорошим местом и боялись потерять его, боялись, что станут старыми и не смогут справляться; а я, как всегда, немного боялся ответственности, которую они собой воплощали. Но всего невыносимее была простая система их ценностей. В теории очень хорошо высмеивать с точки зрения городской жизни деревенскую отсталость, мужицкую убежденность, что и весь остальной мир живет и думает, как мы здесь; но это значит осмеивать также и философию, которая помогла многим поколениям земледельцев выстоять в горькие времена жестокой эксплуатации. Любой фрейдист мог бы объяснить одержимость Фиби чистотой и порядком, но с этим была сопряжена и вера в определенные элементарные достойные устои бытия: в метод, привычку, рутину как непременное условие его неразрывности. Глубоко постичь эту мудрость могли лишь люди, делом жизни и окружением которых было выращивание растений и уход за животными. Они не могут выразить это словами, но они это чувствуют. Я видел это в Бене. Похвалы своим цветам и растениям он неизменно сопровождал воркотней; вечно что-то было не так; и все же иногда я замечал, как он разглядывает их или прикасается к ним. Это не было какой-то примитивной формой ложной скромности; просто он нутром знал, что если бы все, что росло, было совершенно, всему свету — и ему — не для чего было бы жить. Он действительно постиг одну очень глубокую истину: что неудача есть суть жизни.

John Robert Fowles, 1977

Журнал «Англия» — 1980 — № 1(73)