Даниил Галицкий

С болью в сердце, с грустью оставлял Теодосий Людомира в Галиче: хотя и выздоравливал он — победили-таки отраву лекарства Дубовика, — но далеко везти его еще было нельзя.

— Не беспокойся, мы его спрячем. Когда-нибудь снова меч в руки возьмет, — успокаивал Теодосия дед Дубовик.

Но не удалось укрыть Людомира от вражеских очей…

Дед Дубовик ночью перевез его в глухое оселище. Туда никто никогда не заезжал, затерялось оно в балке, в густом лесу. Но Бенедиктовы псы повсюду рыскали вокруг Галича, пока не напали на след. Бенедикт пообещал двадцать гривен тому, кто найдет или выдаст Людомира. Друзья Людомира умышленно пускали слухи, что Теодосий увез его с собой, но Бенедикт не верил этому: он догадывался — не могли забрать тяжело раненного, знал, что Людомир был поражен отравленными стрелами. И не выдавал никто — это же все равно, что самому идти в пасть зверя на верную гибель. Разве потеряли смерды свою честь, чтобы своего же брата продавать?

— Ищите! — требовал Бенедикт от своих приспешников.

Ужом извивался Судислав, выспрашивал у всех, но ответ получал один и тот же: «Не видели, не знаем»; Две недели прошло, а о Людомире не было никаких вестей. Только маленький мальчик проговорился как-то тиуну, что видел, как в лес ехал воз, а на нем лежал большой дядя. Снова стали рыскать повсюду Бенедиктовы прислужники и нашли Людомира в землянке.

…Допрашивал Людомира сам Бенедикт.

Отважный смерд лежал в сыром подземелье под теремом, который построил Владислав. Лежал он на соломе, прикованный к тяжелой дубовой колоде.

— Приведите его! — сжимает кулаки Бенедикт и приказывает зажечь еще несколько больших свечей.

Людомира расковали и поставили перед воеводой.

Руки и ноги великана оставались опутанными железными кандалами, но Бенедикт и сейчас боялся приблизиться к нему.

— Говори: кто поднял смуту? — закричал он издали.

Людомир молчит; он разминает онемевшие руки и ноги, и железо звенит на нем. Присматривается, кто вошел в темницу вместе с Бенедиктом. Стража с оружием, охрана воеводы. А кто это сидит в темном углу, за Бенедиктовым креслом? Сидит нахохлившись и опустив голову, прячет лицо в тени. А! Да это же латынщик, поп, который велел бесчинствовать в русских церквах! Людомир силится догадаться: зачем этот поп пришел сюда? Ага! Видно, исповедовать его. Но почему же не позвали русского попа? Людомиру и невдомек, что не затем пришел сюда этот смиренный с виду человек, что это не простой поп, а посланец Римского Папы, этого злобного волка, стремящегося окатоличить Русь. Разве мог знать Людомир, какой приказ дал Папа своему посланцу — легату Генриху? Откуда ему было знать о тонком коварстве Папы? Откуда он мог узнать, что Папа все разрешил своим подчиненным — уговаривать словом, благословлять крестом, убивать мечом, сжигать на огне?

— Говори! — протяжно повторяет воевода и оглядывается.

Монах, одетый в длинную сутану с капюшоном на голове, перебирает четки. Он наклоняется к Бенедикту и что-то шепчет ему, тот кивает головой и обращается к Людомиру с тем же вопросом.

А Людомир продолжает молчать, сверля своего мучителя потемневшим от гнева голубым глазом. Почему поп сидит молча? Спросил бы, кормят ли здесь? Людомир всматривается в каменное лицо католика. Заметив, что узник наблюдает за ним, католик закатывает глаза и складывает ладони. Людомир думает: «Поговорить бы хоть с этим попом, хоть бы допрашивал он, ласковый человек, не то что этот зверь Бенедикт». Монах бы понял душу Людомира.

— Говори! — срывающимся голосом снова приказывает Бенедикт.

И снова никакого ответа. Монах опять что-то шепчет Бенедикту.

— Ты будешь говорить? — не выдерживает воевода немого сопротивления и пронзительно визжит: — Говори!

Но Людомир склонил голову к плечу, словно задумался. Монах поднялся и приблизился к узнику.

— Скажи, брат мой, — тихим, приятно-ласковым голосом произносит он, благословляя Людомира крестом.

— Скажу, — после раздумья говорит Людомир.

— Скажешь? — завертелся на месте обрадованный Бенедикт.

— Скажу. Все вместе начинали.

Не такого ответа ожидали Бенедикт и папский монах. Но все же кричать, видно, не следует — на ласковое слово пленник сразу откликнулся.

— Скажи, — снова льстиво обращается к нему монах и мимоходом бросает в сторону Бенедикта: — Расковать ему ноги!

Слуги поглядывают на Бенедикта, тот кивком головы разрешает, и они бросаются снимать кандалы.

— Тебе ничего не будет. Скажи, кто первый начал подстрекать смердов?

Людомир словно и не замечает, что с ног его сняли кандалы, и с прежним спокойствием отвечает:

— Все… все начинали.

— Заковать! — резко звучит в подземелье металлический голос монаха.

Кандалы снова впиваются в тело острыми гвоздями, раздирают кожу.

— Теперь скажешь? — неистовствует разъяренный монах.

— Скажу! — выпрямляется Людомир, будто стоит он не в кандалах, а свободно разговаривает дома с соседями. — Все… все шли… И жаль, что не поймали тебя и того, рыжего.

— Кто, кто подстрекал? — в бешенстве подскакивает Бенедикт.

Людомир молчит. Бенедикт и монах переглянулись.

— В огонь! Поджарить ноги! — бросает монах.