Даниил Галицкий

Правду сказать, в лесу и сон тревожен — с любой стороны могут появиться враги и взять в плен. Но чем дальше отъезжали от Галича, тем спокойнее становилось на сердце. Прошлой ночью Иванко хорошо поспал, и товарищи пожалели его: уже и солнце поднялось высоко, а они его не будили.

Иванко думает о том, что будет делать во Владимире. Никогда еще он не отлучался из дому так далеко, привык всегда находиться возле матери и отца. Жутко становится: как будет у чужих людей? Но все эти мысли заслоняет одна — о Роксане. Где она теперь, что делает? На мгновение представляет ее: стоит, улыбается, протягивает к нему руки — и сразу радостно становится на сердце. Неужели Роксана так близко? Никто из Иванковых спутников не бывал здесь и потому не знает, далеко ли еще до Владимира. И никого не встретишь на этой пустынной дороге. Позавчера заезжали в одно оселище, так смерды говорили, что до Владимира можно добраться на третью ночь.

Что это? Конь храпит, прядет ушами, рвется в сторону. Забеспокоились Иванковы спутники. За тем развесистым дубом дорога поворачивает вправо. Неужели кто-то притаился? Откуда же здесь быть кому-либо из врагов? До Галича далеко, да и могли ли опередить их Бенедиктовы палачи?

Все вопросительно смотрят на Иванку.

— Ехать! — спокойно говорит он и поднимает плеть.

Конь трогается, но ступает осторожно. Вот и поворот.

Навстречу выходит седовласый лесник с длинным посохом в руке, прикладывает ладонь ко лбу, присматривается и уверенно направляется к путникам.

— Ты Иванко будешь? — спрашивает он и нерешительно останавливается.

Удивленный Иванко сдерживает коня. Откуда этот старик его знает? И впрямь, не Бенедиктова ли засада?

Он медленно вынимает меч, подает знак своим спутникам, чтобы зорко следили.

— Меч ты спрячь! — успокаивающе говорит старик. — Ты Иванко. Вижу. И меч, и шлем венгерский. Мне Теодосий говорил о тебе.

Отлегло от сердца. За спиной Иванки облегченно вздохнули спутники.

— Что же ты молчишь? — уже уверенно спрашивает старик. — Слезайте с коней, передохните. Хотите есть? Меду дам.

— Теодосий? Теодосий сказал? — вскрикивает Иванко.

— Да.

— А где же он?

— Позавчера проехал и о вас мне поведал, просил услужить вам — вот я с утра и жду у дороги.

Иванке не терпится. Если тут есть люди, то уже и до Владимира недалеко. Может, не останавливаться?

— Дедушка! А до Владимира еще далеко?

— И далеко, и недалеко, — тянет старик, и в его глазах вспыхивают лукавые искорки. — Поприщ этак двадцать и пять будет. Тебе недалеко, а им, — кивает он на парней, — им далеко. Да ты что, Иванко, коней не жалеешь? Им передохнуть нужно, и напоить их пора, а у меня вода холодная, — певучим голосом продолжает лесник. — Слезайте, пойдемте со мной. Да и мед у меня свежий, липовый, божьи пчелки нанесли, вчера лишь собрал.

Двадцать пять поприщ! Так близко! Иванко колеблется. Быстрее ехать, там ждет Роксана! Но лесник сказал верно, кони сильно устали, и ребята просят передышки, надоело уже трястись верхом. Нехотя соскакивает Иванко с коня, а ребятам этого только и нужно — они с шумом спрыгивают на землю.

Иванко низко, до самой земли, кланяется старику, то же самое делают и его спутники.

— Доброго здоровья вам, дедушка! — почтительно произносит Иванко. — Живите еще много лет!

Обрадованный старик заливается смехом. Когда он смеется, во рту у него сверкают белые-белые, крепкие зубы.

— Мне жить? — будто удивленно спрашивает он. — Это вам жить, а мне умирать скоро.

— Сколько же вам лет, дедушка? — спрашивает кто-то из парней.

— Лет? Лет, может, и немного… А может, и много. Вот от весны считаю, верно, что восемь десятков и девять.

Иванко хотел сказать, что в таком возрасте столь быстро не ходят, но постеснялся. Старик пробежал вперед, осмотрел всех лошадей — не подопрело ли под седлом, не захромал ли чей конь.

— Ко мне сюда! — показал он на тропинку, которая начиналась за ветвистым дубом на повороте.

Он бодро пошел впереди, за ним Иванко, ведя в поводу коня.

— А ты удивился, — сыпал словами разговорчивый лесник. — Мне обо всем рассказал Теодосий — он у меня ночевал, — и о тебе все сказал, и про ладу твою. И я молодым был, вот так, как ты, летел к своей. Давно все это было, а я помню! — Словно удивляясь, старик задержался на последнем слове и добавил: — Помню.

От неожиданности Иванко покраснел. Хорошо, что старик не обернулся и не увидел, как загорелись у него щеки. А лесник, обрадовавшись людям, говорил без умолку — ему надоело сидеть бобылем в лесу.