Данька дурачок

Убежали и близняшки. Данька остался на приступочке. Натужно размышлял, что он наделал. Ведь уже сегодня всё село будет знать, что дурачок не так прост, а есть в нём колдовская сила, которую, если по уму подойти, можно использовать. Колдовская сила важней всего. Сиротам — пряник, а что тогда почтенным людям?

Первой всё сообразила Домна — тучная громогласная тётка, которая, кажется, поспевала всюду и отзывалась обо всём. Она ухватила Даньку за рукав драной кацавейки и потащила за собой.

— Идём, идём!

— Ы?..

— Ты мне не ыкай! Меня не обдуришь, я тебя насквозь вижу. Жрать, небось, хочешь, вот и иди.

Дом у тётки был пуст и холоден. Если она собиралась что-то делать по хозяйству, то вечером, когда другие ко сну готовятся.

— Ну, что, дурачина, наворожи мне печку истопленную, да смотри, дров не трать, они у меня не дешёвые. А в печке — полный чугун скоромных щей. Опять же, озаботься, чтобы в щах не солонинка была, а свежатина. Дома у меня свежего мяса нет, а ты наколдуй, как следует. И пирог со свежими рыжичками в сметане испеки. Колдуну такое придумать не трудно. Ты бы колдовал, а я у окна сидела, соблюдала, кто куда и зачем отправился. Думаешь это просто — полный день у окна сидеть? Поди умаешься, руки сложивши. А ты, как с обедом управишься, можешь щец похлебать. Только смотри, на мясо не налегай. Убоина должна мне доставаться, на то и наколдована.

Последнее не могло не восхитить Даньку. Значит, он должен придумать для Домны чугун мясных щей, а потом, так и быть, похлебать оттуда малость.

Тут возникают две неодолимых трудности. Прежде всего, чародей не может есть то, что сам наколдовал. Попробовал бы Данька куснуть пряник, что подарил детям, вместо пряника ему досталась бы горсть пыли. И второе: сироты были голодными. Сытого заклятьями не накормишь. Спрашивается, о каком пироге с грибами возмечналось Домне, если у неё ещё вчерашний ужин бурчит в брюхе невысраный?

Данька поднялся и пошёл к выходу.

— Стой! Куда намылился?..

Озверевшую Домну простым «Ы» не остановишь. Данька обернулся, оскалил зубы.

— Р-р!.. Гав!

Домна поняла, что рыжичков не будет. Оставалось ругаться.

— Пёс! Пёс поганый! А ещё блаженным представляется. Всем расскажу, как ты меня объел, а потом снасильничать пытался!

Данька резко шагнул и, глядя в жирную харю тётке, отчётливо произнёс:

— Если ты вякнешь хоть полслова, я перегрызу тебе горло.

Не полагается так-то произносить слова, тем более, такие, ну да теперь что — коготок увяз, всей птичке пропасть.

Село вытянулось вдоль тракта и чуть не с первого дня стало знакомо Даньке. Но сегодня над крышами изб и над дворовыми постройками сгущалось смутное ожидание, словно что-то должно прорваться с минуты на минуту. Говорливый шепоток угадывался среди обывателей, привыкших обмениваться новостями. Данька прислушался и понял: ведь это судачат о нём!

Все разом поняли, что нет безответного дурачка Даньки, а есть Данька, который умеет делать что-то волшебное. Неясно, как повернуть чудодея на нужные дела, но каждый хочет заполучить себе Данькино колдовство. Хоть ржаной пряник, но к свой карман.

Бежать надо отсюда, пока не зацепили своими хотениями, что кованным багром.

Женский крик ударил вдоль домов, отчаянный, истошный:

— Батюшки, убился! Феденька до смерти убился!

Убился — слово самое обыденное. Значит — стукнулся как следует, шишку набил. Это горе невеликое. А вот убился до смерти… Такой крик никого не может оставить равнодушным.

Данька кинулся на крик. Никого расспрашивать, ничего узнавать не пришлось, всё стало известно с самого начала, как может знать лишь человек, владеющий навыками чудодейства.

Семилетний неслух Федька влез на крышу и сверзился оттуда спиной на кучу брёвен, сложенных у стены.

Когда Данька добежал, Федьку уже занесли в избу и уложили на лавку. Малец был без памяти, на губах выступила пена. Тут уже не помогут привычные заговоры, хоть всех кисок и собачек, что отыщутся в деревне, отправить на заклание.

— Смерть иди дорОгой, Федечку не трогай.

А смертынька уже здесь, Федька лежит пластом, дыхания не вдруг и заметить. Федина мать сейчас нахлёстывает лошадь, торопится в Субботино за знахаркой, не подозревая, что это Данька её туда направил, чтобы не мешалась под руками.

Пьяный отец сидит на свободной лавке и неразборчиво бормочет. Данька не вслушивался.

Что-то в лечении Даньке не нравилось. Криво оно шло. Вроде и смерть отвернулась, а что-то не так. Данька подсунул ладонь под спину ушибленного и ощутил хруст кости. Спина была не просто проломлена, но и два позвонка раздроблены в мелкий дрызг. Заставишь эти обломки срастись, мальчишка навсегда останется горбатым.

Неприметными движениями пальцев сквозь вспухшую кожу Данька принялся ставить на место, прикладывать мелкие обломки один к другому.

— Как по снегу дорожка белая, так у Феденьки спинка целая…

Еле слышный стон протиснулся сквозь неподвижные Федькины губы.

— Божья матерь, дай Феде встати…

А рядом пьяный мужлан бормочет своё бестолковое: