Дансон с нечистым, или Дьявольское рондо

Как ни добивались от него папа и тётушка объяснений его внезапного страха, он так и не смог рассказать им ничего вразумительного. Из его памяти полностью стёрлось всё то, что он увидел, заглянув под кровать. При этом, как ни странно, Серёжа в малейших подробностях помнил каждое мгновение после своего пробуждения и вплоть до момента, когда он свесился с кровати вниз.

В течение пары дней он просил, чтобы свет в комнате не выключали до тех пор, пока он не заснёт. Но скоро всё забылось. А старшие пришли к выводу, что в ту ночь он кричал во сне, когда ему приснился какой-нибудь кошмар. Но он-то точно знал, что ему ничего не могло сниться, потому что он проснулся и не спал.

И вот уде благодаря очередному переключению памяти он видит себя двух-трёхлетним малышом на руках у отца. Они идут куда-то ночью но застроенной одноэтажными домами улочке небольшого городка. Лето. Пахнет сирень. Высоко в чёрном небе висит луна. А над головой у смотрящего в небо Серёжи проплывают крыши домов и кроны деревьев. Они с папой идут дальше и дальше, а деревья и дома остаются позади.

- Папа, а когда мы пройдём луну? - спрашивает Серёжа.

- То есть как это - пройдём луну? - не понимает папа.

- Смотри, мы идём мимо дома, и его крыша проходит над нами и остаётся сзади. А луна - почему она всё время остаёмся... на одном и том же месте? Почему мы никак не можем пройти мимо неё?

Папа рассмеялся:

- Всё очень просто: луна очень далеко от нас... Очень высоко. А крыши домов - близко.

- Нет, папа, крыши тоже очень высоко.

- Высоко, да не так, как луна. Вот потому-то они и проплывают над нами, а луна продолжает всё это время висеть у нас над головой.

- Нет, папа, она просто катится по небу за нами.

Каким же сильным, густым и волшебным был тогда аромат сирени...

О судьбе своей матери Сергей узнал, лишь тогда, когда после длительных хождений по различным инстанциям отцу в середине пятидесятых сообщили о "несчастном случае" с баржей на Волге. К тому времени его тётя уже вышла замуж, и они с отцом жили вдвоём. Два-три раза в неделю к ним приходила пожилая женщина по имени Анна Конрадовна, чтобы привести в порядок квартиру, постирать и приготовить на пару дней пищу. По-русски она говорила с едва заметным акцентом, её же немецкий, как уверял отец, был безукоризненным. Сергей охотно расспросил бы Анну Конрадовну о её детстве и юности, но не решался. Ходили слухи, что она происходит из какой-то очень богатой и очень знатной финской фамилии. Было известно, что владела она ещё несколькими иностранными языками. Но, увы, в этом сибирском городе знание языков без подтверждения соответствующими дипломами не могло обеспечить даже самого скромного заработка, а потому Анна Конрадовна подрабатывала в нескольких семьях в качестве прачки, кухарки и уборщицы.

Сергей изучал в школе английский, параллельно отец пытался преподать ему азы немецкого языка. И если свободного времени у отца было мало, то друзей, с которыми Сергею было интересно - так много, что его знание немецкого оставалось более чем скромным. И так продолжалось до тех пор, пока однажды Анна Конрадовна не прочитала Серёжи но памяти стихи:

"Vom Eise befreit sind Strom und Bache

Durch des Fruhlings holden, belebenden Blick,

Im Tale grunet Hoffungsgluck;

Der alte Winter, in seiner Schwache,

Zog sich in rauhe Berge zuruck.

Von dort her sendet er, fliehend, nur

Ohnmachtige Schauer kornigen Eises

In Streifen uber die grunende Flur."

...............................................................

- "Растаял лёд, шумят потоки, / Луга зеленеют под лаской тепла./

Зима, размякнув на припёке, / В суровые горы подальше ушла./

Оттуда она крупою мелкой / Забрасывает зеленя, /

Но солнце всю её побелку / Смывает к середине дня." ...

(Гёте, "Фауст", 1-я часть, "Ночь", перевод Б. Пастернака)

Сергей слушал её как завороженный. Ничего не понимая и не расчленяя даже поток звуков на отдельные слова, он наслаждался звучанием, мелодикой стиха. Ему казалось, что с губ Анны Конрадовны соскальзывают стеклянные, или нет - хрустальные шарики. Он зачарованно глядел на неё, впитывая каждый звук и неосознанно повторяя её артикуляцию. И, как ни странно, эти непонятные слова находили отклик, заставляя что-то там внутри, в сердце, в душе может быть, легко резонировать. Ему хотелось слушать ещё и ещё.

"............................................

Ich hore schon des Dorfs Getummel,

Hier ist des Volkes wahrer Himmel

Zufrieden jauchzet gro? und klein:

"Hier bin ich Mensch, hier darf ichs sein!""

("И в отдаленье на поляне / В деревне пляшут мужики./

Как человек, я с ними весь:/ Я вправе быть не только здесь"./

- Гёте, "Фауст", 1-я часть, "Ночь", перевод Б. Пастернака)

После того как Анна Конрадовна перестала декламировать, он в течение некоторого времени ещё оставался в состоянии, близком к прострации, грезя о чём-то неясном и неопределённом. Потом внезапно пришёл в себя, обратив внимание на внезапно воцарившуюся в комнате тишину.

- Что это было? - воскликнул Сергей.

- "Фауст", - ответила она.

- Анна Конрадовна, ещё! - почему-то шепотом попросил он. - Ну пожалуйста, ещё!