Айзен рухнул на колени, всё ещё держа в цепких объятьях Мэй, словно боясь, что та растворится в его собственном бреду. Он взглянул в отражение водной глади озера, у которого они оказались. На его правой руке висел лейтенантский значок, вода рябила, он отвернулся, уткнувшись носом в рыжие пряди, что пахли утренней росой и, прикрыв глаза, прошептал то, что отрицал всю свою жизнь.
На губах Тауры всплыла улыбка, пусть ненастоящая, такая же, как она, но счастливая и благодарная, а губы горько прошептали: «Я тоже». Та, что будет длиться вечность в их личных тысячелетиях.
— Змее, сбросившей шкуру, не суждено стать змееядом, Айзен Соуске. Эта фраза стала эпитафией не только на могиле Тауры, но и на твоей мечте. Икар, что летел к солнцу, но спалил свои крылья. Вы были так похожи. Две змеи, что попытались оторваться от земли в клюве змееяда, даже не заметив, как ваша же сила вас и поглотила. Вы две стороны одной медали. Но я так и не смогла понять, кто из вас испытывал ненависть, а кто любовь. Но вы ведь тоже не знали, верно?
Тоши вложила занпакто обратно в ножны. В плаще, скрывающем реяцу, она покинул муккен, место заточения Айзена Соуске.
Тернистая стезя, что вела к открывающейся гарганте, ведущей в сакральный мир, покрытый пучиной неизвестности, сопровождался ветром, что, казалось, прогонял Тоши со старой территории в новый путь. Зев гарганты открывался под неспешный шаг. Зрачки на небесной лазури сузились, стоило Орикаве услышать голос Данталиона:
— Решила отправиться в мир пустых к тому арранкару?
— Пока что — да, но кто знает, что ждёт меня дальше.
— Всё теперь зависит от тебя, хозяйка. Для этого я подарил тебе шанс на вторую, а точнее, уже на третью жизнь.
— Скажи, Данталион, — в голосе Орикавы проскользнула бытейская грусть с толикой невидимой уверенности, — сколько мне осталось?
Голос занпакто молчал, и Тоши слышала лишь собственное биение сердца. Теперь уже точно её.
— Так ты знала? — со взволнованной дрожью отразился голос во внутреннем мире. — Как давно?
— Как только очнулась после долго сна, — грустная усмешка всплыла на её устах. — В конце концов, Орикава Тоши умерла ещё сорок лет назад, а я лишь отголосок её воли, частица души. И скоро это тело распадётся на тысячи духовных частичек, как миллиарды светлячков, что осветят конец моей стези.
— Ты так спокойно это говоришь, даже не страшно?
— Страх — лишь иллюзия, созданная воображением за счет раздражения рецепторов, сигналы которых передаются в мозг. То, что создано воображением, может быть подавлено разумом.
— И все-таки, хозяйка, вы жуткая зануда.
Тоши коротко, но бодро рассмеялась, приближаясь к открытой гарганте.
— Так сколько? Имею же я право знать, когда кану в небытие, чтобы успеть закончить все дела.
Последний шаг по земле Общества Душ, и следующий, приближающий к кромешной тьме, что поглотила собственную тень.
— Это наступит, — промолвил серьёзный чеканный голос Данталиона низким баритоном, — тогда же, когда смерть настигает любое живое существо, будь то живой человек, синигами или арранкар. Может, сегодня, а может и через несколько десятков лет.
В расширившихся зрачках, что окаймлял небесный калейдоскоп, отразился рассвет мерцающего розовым отблеском солнца. В глазах, в которых отражалась смерть и жизнь, как и в любом живом существе.
Тоши лишь пожала плечами и уверенной походкой направилась по пути гарганты к другому открывшемуся порталу, в конце которого ждал Гриммджоу, на губах которого появился оскал, как только он увидел приближающуюся синигами.
Сердце Тоши, подобно стрелкам старинных часов, маятник которого неустанно отчитывал секунды, продолжало биться о грудную клетку, считая время, которое никто не мог узнать, даже сама Орикава. Как и никто другой.
Над закрывшимся порталом в Серетее пролетел змееяд, что хищным криком рассёк озарившее светом нового дня небо.
Змею, что сбрасывала шкуру, ослепило яркое солнце, и она погибла в клюве змееяда, так и не осознав, что достигла неба.