Данте

— Ни за что. Он и мне это сказал, — я закатываю глаза, и мы оба смеемся.

— И?

И что? Является ли Данте Моретти моим белым рыцарем? Даже близко.

— Он не мой белый рыцарь. Хотя я почти уверена, что он моя родственная душа.

— Так даже лучше, — говорит Никки, чокаясь своим бокалом с моим.

— Да, намного лучше.

Глава 48

Данте

По мере того, как мы возвращаемся в Чикаго, темнеет. Кэт зевает на сиденье рядом со мной.

— Ты в порядке, котенок? Не хочешь остановиться на ночь в мотеле?

— Нет, — говорит она с сонной улыбкой. — Я хочу домой.

Я поднимаю ее руку и целую кончики пальцев:

— Почему ты позволяешь всем верить, что ты убил свою бывшую невесту в ночь перед свадьбой?

— Не могу поверить, что тебе потребовалось целых двадцать минут, чтобы задать мне этот вопрос.

— Тогда перестань избегать этого, — говорит она со вздохом.

— Ты только что закатил на меня глаза?

— Возможно, но ты все еще избегаешь моего вопроса.

— Люди верят в то, во что хотят верить, Кэт. Кроме того, меня не волнует, что другие люди думают обо мне. Сантанджело перешли так много границ, что с ними пришлось иметь дело. Для меня не имеет значения, думают ли люди, что о Николь тоже заботились. На самом деле, это полезно для бизнеса.

— Конечно. Это отчасти соответствует образу, который ты создал и для себя, верно? Хладнокровный босс мафии, который убил бы собственную невесту, если бы она перешла ему дорогу.

Я не отвечаю. Мои челюсти крепко сжаты, а на горле пульсирует толстая вена. Законные причины, конечно, но ни одна из них не является настоящей причиной, по которой я храню секрет Никки.

К тому времени, как мы добираемся домой, Кэт спит. Я вынимаю ее из машины и прижимаю к груди.

— Я могу ходить, — бормочет она.

— Я знаю, но я могу нести тебя так же легко, — говорю я ей, целуя в лоб.

К тому времени, как я перенес ее в нашу комнату, она снова проснулась, и я поставил ее на ноги.

— Джоуи знает о Никки? — спрашивает она меня.

— Лоренцо рассказал ей этим летом.

— О, — говорит она, начиная раздеваться.

— Она все равно сказала, что у нее есть идея, но мы ей тогда не сказали. Ей было всего шестнадцать.

— Я рада, что она знает, что ты никогда бы этого не сделал.

— Что? — я хмуро смотрю на нее. — Ты думаешь, Джоуи волнует, убил ли я Никки? Я мог бы перерезать ей горло на глазах у Джоуи, и это ни черта бы не изменило в том факте, что я ее брат.

Она хмуро смотрит на меня:

— Я не имела в виду… Я просто, имела в виду… Я рада, что знаю, что ты никогда бы этого не сделал.

Я хватаю ее за горло, прежде чем она успевает произнести еще хоть слово:

— Но я бы сделал это, Кэт, — напоминаю я ей. — Не задумываясь, если бы пришлось.

— Ди — Данте, — она растерянно моргает.

— Я нехороший человек, Кэт. Я никогда не был и никогда не буду. Тебе нужно перестать пытаться убедить себя, что я такой.

В ее глазах появляются слезы, и я ослабляю хватку и иду в другой конец комнаты, стаскивая рубашку и бросая ее в корзину для белья.

— Так зачем ты привел меня туда сегодня, — она следует за мной через комнату. — Зачем ты это сделал, если не хочешь, чтобы я видела в тебе хорошее?

Я разворачиваюсь к ней лицом. Она видит во мне слишком много. Ожидает от меня слишком многого.

— Я обещал тебе, что у меня не будет секретов. Это был секрет.

Она качает головой:

— Я тебе не верю. Ты хотел показать мне, что ты за человек на самом деле.

— Я хотел, чтобы ты знала правду.

— И я верю, но чего я не понимаю, так это почему ты, черт возьми, этого так боишься, — кричит она мне, вставая на цыпочки и приближая свое лицо к моему.

— Не надо, Кэт, — рычу я на нее.

— Не надо чего? Мы оба знаем, почему ты хранишь секрет Никки, Данте.

— И почему это? — мое сердце колотится о грудную клетку, как будто пытается вырваться из груди. Оно хочет убежать, пока эта женщина не разорвала его на части.

— Поскольку, у ее семьи так много врагов, это делает ее мишенью. Ты хранишь ее секрет, чтобы защитить ее.

— Нет. Я не тот человек, Кэт.

— Да, ты такой, — настаивает она, нажимая на мои кнопки так, как может только она.

— Не надо, — рычу я.

— Или что? Ты не смог бы причинить боль женщине, которую даже не любил, — тихо говорит она, и я срываюсь. Моя рука снова на ее горле, и ее прижимают к стене, прежде чем она успевает сделать еще один вдох. Я не сжимаю; я просто держу ее там.

— Не принимай мою любовь к моей семье за слабость, Катерина. Я бы защищал вас всех до последнего вздоха, но это не делает меня кем — то другим, кроме того, кто я есть.

— Но она не твоя семья, — говорит она, и слезы текут по ее лицу.

Я не должен был водить ее к Никки и рассказывать ей только половину правды. Я должен был знать, что это вызовет только больше вопросов.

Я прижимаюсь своим лбом к ее лбу и вздыхаю.

— Пожалуйста, скажи мне, что происходит? Я чувствую, что тону здесь, — умоляет она меня, и мое сердце болит от тяжести всего этого. Моя любовь к ней и нашему ребенку. Мой страх, что я недостаточно хорош для нее. Моя потребность защитить свою семью от вреда. Я никогда не хотел быть тем, кто контролирует ситуацию.