Данте

Угуччоне готовился к войне против главного врага гибеллинов — против старой столицы гвельфов Флоренции. С ней самым тесным образом сотрудничала Пистойя, с тех пор как в 1305 году голод заставил ее стать на сторону флорентийских черных. Угуччоне вторгся в область, принадлежавшую пистойцам, и отобрал у флорентийцев много крепостей, которые или разрушил или наводнил своими людьми из Пизы. Наконец он вступил в пределы самой Флоренции и предпринял осаду горной крепости Монтекатини в устье реки Ниеволе. В этой крепости флорентийцы оставили свой гарнизон для того, чтобы обезопасить дорогу, ведущую к родному городу.

Когда известие о начале осады достигло тосканской столицы, ее охватил страх и смятение. Этому жестокому Угуччоне были по плечу любые дьявольские козни. Посланцы загоняли лошадей, лишь бы передать союзникам красочное описание надвигающейся опасности: «Спешите нам на помощь, ибо мы находимся в крайне бедственном положении и малейшее промедление грозит величайшей опасностью».

Не прошло и четырех недель, как флорентийцы собрали военную силу, которая значительно превысила численность войска Угуччоне. Принц Филипп, брат короля Роберта Неаполитанского, выехал шестого августа 1315 года из ворот Флоренции, благословляемый испуганным населением.

— Будьте спокойны, — утешали стариков и женщин вооруженные ремесленники и наемники, — уж мы справимся с ними, все будет хорошо!

Когда Угуччоне делла Фаджиола увидел, насколько многочисленны его враги, которые намерены прогнать его и освободить крепость, в глубине души ему стало страшно. Но он не подал и виду, демонстрируя полнейшую уверенность в победе.

Оба войска расположились друг против друга — на противоположных берегах реки Ниеволе. Каждый всадник с копьем, каждый пеший воин знал, что вся Италия напряженно следит за исходом борьбы: кто победит, гвельфы или гибеллины, Флоренция или Пиза?

Флорентийцы и их союзники с ликованием убедились, что Угуччоне готовится отступить, однако ему перерезали путь: он попался словно мышь, которая уже чувствует у себя за спиной кошачьи зубы.

Сражение началось двадцать девятого августа. С обеих сторон раздавались сигналы труб, словно вопросы и ответы. Из рядов противников вырвались навстречу друг другу всадники, презирающие смерть. Лучи жаркого августовского солнца отражались в шлемах и на остриях копий.

После всадников вперед пошла пехота. В рукопашной схватке каждый ощущал горячее дыхание противника. Сражающиеся обливались потом. Кровь покрывала металлические панцири и застывала на жаре коркой, образуя черные пятна. «Да здравствуют лилии Флоренции — да здравствуют орлы Пизы!»

— Видите того, что со светлым пучком перьев на шлеме? Это Франческо, подеста Лукки, сын тирана Угуччоне! Нужно уложить его! Вперед!

Конные флорентийские всадники с копьями наперевес с боевым кличем бросились на сына прославленного полководца. Франческо защищался как лев. В конце концов он все же был убит.

— Отомстим за Франческо делла Фаджиола! Смерть вождям гвельфских псов!

Пылкие неаполитанцы заметили, что гибеллинские всадники помчались к роскошно одетому принцу Пьеро, сыну короля Роберта. Вокруг него тут же образовалось оборонительное кольцо из солдат с занесенными над головой боевыми топорами. Но это не помогло: тяжелые всадники прорвали кольцо оборонявшихся и сын неаполитанского короля остался лежать на земле с раскроенным черепом.

Победителей долго не удавалось определить: успех склонялся то на сторону гвельфов, то — гибеллинов. Но когда на поле сражения опустились вечерние тени, а место разыгравшейся трагедии осветили огни факелов, выяснилось, что бесспорным победителем стал Угуччоне. Гарнизон крепости открыл ему ворота, моля о пощаде. В плен Угуччоне попали полторы тысячи гвельфов, а более двух тысяч пало в сражении. В то же время гибеллины понесли ничтожные потери. Но в это небольшое число погибших попал и Франческо: храбрый, полный надежд сын победившего полководца.

Когда весть об исходе битвы при Монтекатини — одной из крупнейших и кровопролитнейших в истории средневековья! — достигла гвельфских городов, там настала великая скорбь. Жители Флоренции, Болоньи, Сиены, Перуджи и Неаполя, как сообщает хронист, «надели траур по своим погибшим согражданам». Настроение многих выразил в своей кощунственной песне поэт Фильгоре из Сан-Джиминьяно, обвинивший Бога за то, что тот отказал в помощи гвельфам: